Человек эпохи Возрождения, глава третья

[Last-Optimist]

Предыдущие части тут - last-optimist.diary.ru/p108086213.htm
В этой части решил не перебарщивать со всякими там сентенциями, так что пущай сюжет закручивается потихоньку))) Дальше - больше, это я вам обещаю))))

III

Пьету пришлось перевезти из дома в антикварный салон, потому что один вид картины приводил Огюста в ярость. Робэр, признаться честно, был и сам уже не рад, что купил ее. Нет, очарование момента не при чем, работа не стала казаться ему менее красивой по прошествии пары дней. Просто она, вслед за Этьеном, повлекла за собой очередной ворох воспоминаний. Как будто из его плотины раз за разом выдергивали очень важные и нужные бревнышки.
К примеру, он вспомнил, почему с годами так далеко отошел от Возрождения. Вернее, не отошел, а скрыл этот интерес глубоко внутри.
В годы его молодости современное искусство в самых диких и причудливых формах торжественно шествовало по планете. Невозможно было начать разговор о живописи, чтобы кто-то в компании не скривился презрительно и не отпустил пару уничижительных комментариев об искусстве прошлого. Робэр был еще готов, скажем, ухмыльнуться при упоминании какого-нибудь Рубенса, и то на языке вертелось, что до такого мастерства большинству его современников еще пилить и пилить. Но вести такие беседы о Леонардо, о Микеланджело, о Рафаэле… В то время Фурнье был куда импульсивнее, и дело могло закончиться серьезной ссорой. Нет, лучше вовсе молчать о своей любви к Ренессансу, как о некой постыдной страсти, ей-богу.
Приходя утром в свой салон, мужчина вспоминал и другое. Нельзя много думать о великих мастерах, когда ты занимаешься организацией выставок, продажей картин, в том числе и современных художников, даже можно сказать, в основном современных художников. Когда ты прячешь воспоминания об идеале в самый дальний угол своего сознания, то можно относиться к своей профессии легче. Многие работы даже начинали казаться занимательными. Но вот теперь стоило ему кинуть даже косой взгляд на пьету – и сразу же возникало ощущение, что занимаешься не тем, показываешь людям не то. Конечно, Робэр уже не был порывистым юнцом, и подобные мысли не могли помешать ему работать, и все же, настроение портилось. Да и при каждой встрече с Огюстом в голову закрадывалась предательская мысль о том, что как-то нехорошо продавать людям такое, когда на свете живет и пишет Этьен Лоран.
Художник, кстати говоря, стал слишком часто присутствовать непосредственно в жизни Фурнье, в самом что ни на есть прямом смысле. Сначала доехал до салона вместе с коллекционером, когда вывозили пьету с аукциона. Болтал Лоран без умолку, все благодарил Робэра, как будто тот, ей-богу, чуть ли не выкупил из рабства его родную сестру, постоянно сбиваясь на пусть и занимательные, но довольно путанные разговоры о живописи. Видимо, юноша крайне бурно проявлял все свои эмоции, как отрицательные, так и положительные. Но надо заметить, извиняться за прежние выходки он и не думал.
Зашел Этьен и на следующий день, и с тех пор появлялся в салоне часто. Фурнье это и нравилось, и раздражало одновременно, абсолютно поровну. Молодой человек выбивался из обстановки чудовищно, наверняка нервировал чинных клиентов и покупателей своим диковинным видом и перепачканной красками одеждой. Садился где придется, бесед не поддерживал, постоянно что-то зарисовывал в этюдники, и подолгу смотрел на Робэра так, словно хотел дырку на нем взглядом протереть. Но мужчина не мог заставить себя прогнать этого сумасшедшего. Да, он не сомневался в том, что у Лорана есть проблемы в этой сфере. Может, не клинический случай, и все-таки, нормальным художника тоже было трудновато назвать. Зато когда Этьен рисовал, Фурнье вполне мог забыть о делах и любоваться. Будь сам Робэр живописцем, он бы непременно взялся за портрет юноши именно в такой позе, когда тот сидит, подпирая рукой голову, зарывшись пальцами в длинные волосы.
И, конечно, коллекционеру было интересно, что же за эскизы делает Лоран в своих тетрадях, почему именно в его салоне. И для чего так часто и внимательно смотрит. Впрочем, имелось у Робэра и более прозаическое объяснение для своего интереса. Этьен Лоран, молод, отлично сложен, обладает крайне яркой и запоминающейся внешностью. Да, отсюда и львиная доля притяжения. Талант, конечно, важен – но золотисто-рыжие волосы вкупе с красивым телом тоже играют роль. Да, похоже, не зря Огюст так бесится при любом его упоминании.
Увы, при подобном раскладе встреча Огюста и Этьена была неминуема. Рано или поздно, но это бы произошло. Фурнье возвращался в середине дня с делового обеда, и еще через стеклянную дверь увидел молодых людей внутри. Хорошо, что кроме них в тот час посетителей не было, потому как, судя по искаженному лицу сторонника современного искусства, орал он громко.
- Какого черта он здесь делает, Робэр? Какого, мать вашу, хрена?! Я ничего уже не понимаю! Этот придурок испортил мне выставку, не знаю, читал ли ты отзывы в сети, там все ржут хохотом. Тебе, что же, тоже его выходка показалась остроумной?
Фурнье в ответ на все это мог только головой покачать. Во-первых, эскапада Этьена и правда была забавна, хоть и являлась по сути таким же ребячеством, как и ругань Огюста сейчас. Вся беда Re№1R’а же заключалась в том, что бедняжка принадлежал к самому ужасному типу посредственных художников – он-то себя считал действительно талантливым, возможно, даже гениальным творцом, который обязательно скажет новое слово в живописи. Это гораздо хуже, чем даже ушлый пройдоха, который хотя бы понимает, что штампует модную мазню исключительно ради заработка.
Лоран же возвел очи горе.
- Что я здесь делаю, Огюст? Господи Иисусе, да то, что делают все нормальные художники в свободное время, и тебе бы не мешало, может, хоть руку набьешь. Вот, пожалуйста. – И молодой человек протянул «коллеге» этюдник. Тот недоверчиво взял тетрадь и принялся листать страницы. Чем дольше он это делал, тем сильнее вытягивалось его лицо.
- Ты… ты… Робэр, посмотри! По-моему, он маньяк!
Фурнье непонимающе заглянул в этюдник и сам, предварительно надев очки.
Надо признать, в который раз Этьену удалось всех ошеломить. Куча страниц, чуть ли не половина тетради, была заполнена набросками лица и фигуры в различных позах… самого коллекционера! Вот он сидит за кофейным столиком, вот толкает рукой дверь, вот читает газету, вот смотрит на что с крайне странным выражением лица…
- Я же смотрю здесь на пьету, да? – Робэр указал пальцем на последний из набросков. Лоран с энтузиазмом кивнул.
- Ага, именно! Слушайте, вот я тут сижу и поражаюсь, какой у Вас глаз острый! Жалко, рисовать не умеете. Вам бы с Огюстом местами поменяться.
- Все, хватит с меня! – снова сорвался на крик молодой человек. – Робэр, я хочу, чтобы он убрался отсюда! И эту идиотскую картину тоже больше видеть не желаю! Почему ты не хочешь ее продать? Ведь много денег дадут! Может и получиться все-таки съездить в Монако…
Фурнье нахмурился. Признаться честно, Огюст ему порядком поднадоел. Но существовал целый ряд причин, по которым Робэр пока не видел возможности с юношей расстаться. Тут фигурировали и причины сугубо деловые (надо же им продать побольше картин до окончания выставки!), и банальная порядочность (сам обратил внимание, сам позвал к себе в постель, а потом и в дом, сам сделал частью своей жизни), и несомненная привлекательность Огюста. Присутствовало, в конце концов, банальное слово «привык». К тому же, мальчик, пусть и обладает не самым легким характером, все же адекватен в большинстве случаев. А Лоран… Так, стоп. Причем здесь вообще Лоран? Но ведь портрет…
Мысли теряли упорядоченность, и это, пожалуй, злило Фурнье больше всего остального. Хотелось распрощаться с Этьеном, но при этом дать Огюсту понять, что он тоже не прав.
- Думаю, Вам и правда лучше уйти, месье Лоран. Не знаю, удобно ли просить Вас об этом, но я все же рискну. Как видите, наша пьета и Огюст никак не могут ужиться вместе. Поэтому прошу, возьмите ее к себе.
- Не возьму. Зачем она мне? – пожал плечами Этьен, пряча этюдник и карандаши с углем в рюкзак – Я и сам так нарисовать могу. – Вам, месье Лоран, она куда нужнее. Кстати, заприте что ли Огюста в шкафу, если он так бесится. Потому что завтра я все равно приду.

Скандал с Огюстом затянулся до поздней ночи, и на следующий день Робэр пребывал в настроении настолько отвратительным, насколько это было вообще возможно для такого сдержанного человека. Да еще и Этьен не пришел ни в первой половине дня, ни после обеда, ни даже за два часа до закрытия салона, хотя уж в такое время обычно появлялся всегда.
Зато уже почти что перед самым закрытием позвонил Тома.
- Робэр, ты все еще интересуешься Этьеном?
- Можно и так сказать, Тома, правда, скорее уж он мной. А что такое?
- Смотри у меня, старый любострастник. Огюста номер два из Лорана не выйдет. Ну да не об этом речь. Представляешь, какой кошмар: средь бела дня, когда Этьен к себе возвращался после института, тубус занести и башку гипсовую, накинулось какое-то хулиганье. Три человека. Такого лося заломаешь пожалуй, отходил уродов тубусом, те и свалили. Но руку, ты понимаешь, руку сломали, как назло, правую, прямо каблуком по пальцам, вот ведь суки, да?
- Я хочу к нему поехать, Тома.
- Робэр, я ж говорю, Лоран – не твой профиль.
- Тома… а не пошел бы ты в задницу.
- Ладно, ладно. Поехали.