атака тыщи вьетнамцев стимулирует творческую жилку, однака

[Last-Optimist]

И как результат мегатрудовых выходных - со мной случился писун, ура, товарищи. На сей раз снова приложило "басарой", да, как всегда про Датэ, да, опять без яоя, да один сплошной наш с ванильным мишкой фанон. Но если вштырило - кто ж меня остановит. Всегда любил японскую притчу про карпа, и просто не мог ее не использовать в приложении к.
Особо вредным, если такие внезапно обнаружатся, я напомню, что пишу фанфик по аниме, а посему до матчасти чур не доебывацо.

Против течения, вверх по водопаду.


За полгода он определенно успел полюбить этого невозможного ребенка всем сердцем. Да какие там полгода - если начистоту, все случилось в самую минуту знакомства, когда хлопок детской ладошки разгладил недовольные морщины на его лбу. Полюбить - полюбил, а вот понимать все еще получалось не всегда.
Кагецуна прожил на свете без малого восемнадцать лет и доселе не встречал ребенка мужского пола, способного забыть о празднике мальчиков. Даже он, хоть и с самых ранних лет славился не по годам суровым нравом, этого дня, помнится, в детстве всегда ждал с нетерпением.
- Дурацкий праздник. - Если разговор не нравился, Бонтенмару имел привычку отворачиваться, скрещивать руки на груди и упорно дуться. Кагецуна уже научился распознавать, когда его лучше оставить в покое, а когда можно допытываться дальше. Сейчас было можно.
- А по мне - так очень веселый.
- Чего веселого?
- Ну, как же... Болванчиков из полыни понавязать, посмотреть на состязания всадников, лучников и фехтовальщиков. И на алтарь с доспехами и фигурками воинов тоже всегда посмотреть интересно. А еще днем иногда устраивают соревнования воздушных змеев. Бумажные карпы эти смешные, в конце концов.
- Бумажные карпы? - Переспросил Бонтенмару, и Кагецуна вдруг с неприятным предчувствием осознал: мальчик и правда обо всех этих вещах (в лучшем случаем о большей их части) слышит впервые.
- Бон, а расскажите мне, как Вы в последний раз праздник мальчиков провели?
- Не помню. - Снова надулся, даже на корточки уселся, плохой знак. - Это очень давно было. Еще до...
Еще до, вот как. Кошмар. За этими нехитрыми словами скрывалась нешуточная и совсем не детская история. Еще до - это значит, до оспы. Когда все облизывали и водили хороводы. Тьфу, пропасть. Это куклу можно оставить в пыльном чулане, когда надоест ее наряжать и тетешкать. И то не стоит, в квайданах куклы обычно мстят нерадивым хозяевам. А дети - не куклы, но кто объяснит это госпоже Есихимэ? Во-всяком случае, не молодой самурай, отряженный в няньки. Остается скрипеть зубами и белеть костяшками.
- А давайте с этого года снова начнем праздновать, Бон.
- Мне все равно. - Мальчишка умудрялся понуриться и задирать нос чуть ли не одновременно.
- Пожалуйста, Бонтенмару-сама, я буду очень признателен, если Вы разрешите.
Бон сощурил на Кагецуну глаз. Никогда не поймешь, шутит этот Катакура или всерьез. Ладно, может, и шутит - но не насмехается точно.
- Так сильно любишь этот праздник, что ли?
- Очень, Бонтенмару-сама.
- Это потому что ты наследник, вот небось и задаривали.
- Что Вы такое говорите, Бон. Вы тоже наследник.
- Ты наследник с двумя глазами. Папа и мама тобой должны гордиться.
- Вы им это скажите, Бон. К тому же, в детстве я был грубияном и ужасным увальнем - тот еще подарок.
Мальчик рассмеялся. Слишком уж это было нереально, и потому смешно - представить Кагецуну ладно еще толстым - маленьким. А юноша в душе радовался победе, пусть и на таком своеобразном поприще, как воспитание ребенка.
... через час от его радости не осталось и следа, а вот Бон, наоборот, ухахатывался, даже повалился на пол у низкого столика.
- Ахаха... карп... ахаха... повесь под окном у матушки - точно стану сиротой... ахаха...
- Вы прекрасно знаете, Бон, признаком чего является смех без причины. - Закусив губу и аж вспотев от натуги, Кагецуна творил. - Склеить две вырезанные из тонкой бумаги половинки карпа - это еще полбеды, с этим он еще худо-бедно справился. И даже кольцо из прутика в "рот" бумажной рыбине вставить получилось. Но когда настало время ее разрисовывать... Как минимум следовало догадаться, что лучше бы раскрашивать половинки по отдельности.
Видать, это мироздание восстанавливало равновесие. Катакура Кагецуна не просто не был склонен к искусствам. Своими попытками он причинял людям боль. А поскольку за любое дело юноша неизменно брался с завидным усердием, все страдали долго и упорно - и домочадцы, и сам молодой самурай. Музыкальные инструменты в руках Кагецуны издавали какие-то несусветно потусторонние звуки, а Бон, конечно, не принадлежал к числу самых послушных на свете детей, но спать ложился неизменно вовремя и без разговоров. Еще бы, все лучше, чем слушать колыбельную в исполнении этакой "няньки". Самураю не пристало быть невеждой, знаменитый Такеда Синген был не только великим полководцем, но и прославленным мастером слова, так что Кагецуна пробовал заняться и стихосложением. Бедный юноша до сих пор не знал, что было тяжелее - выбирать тему для стихотворения или потом упихивать ее в полагающееся количество строк. Поэты пишут о том, что действительно волнует их сердце, и десятилетний Катакура честно восхвалил богатый осенний урожай. Довольный своим первым творением, мальчик даже решился показать стихи отцу. Старший Катакура заслуженно слыл образцом сдержанности, и тем сильнее он поразил сына, отреагировав на декламацию в точности так, как сейчас Бонтенмару на бумажного карпа. Ногами в воздухе, конечно, не болтал, но определенно, чуть не разрыдался от смеха. Оскорбленный до глубины души Кагецуна решил, что ни к чему нести по жизни клеймо такого позора, и вознамерился совершить сеппуку, чего ему, разумеется, не позволили. Отец всегда умел к месту рассказать поучительную историю, и теперь Кагецуна уже только с улыбкой вспоминал сказку про зайца, который хотел научиться сочинять стихи. "О, небо звездное над нами... И ты, прекрасная морковка!".
Только каллиграфия не давала юноше окончательно поставить на себе крест в данной сфере. Вдохновенности, ему, может, и не хватало, зато аккуратности и усидчивости было в избытке, чем он неизменно доводил Бонтенмару до белого каления. Это и дало Катакуре призначную надежду то, что он и в рисовании не ударит в грязь лицом.
- А мой красивее! - Возвестил Бонтенмару и был прав. В процессе мальчишка изгваздался тушью нещадно, но вышло действительно неплохо.
- ... и ученик превзошел учителя. Пойдемте-как умываться, Бон.
- Погоди, я еще одного хочу сделать! Карпы, карпы... а почему именно они - и на праздник мальчиков?
- Карп - это символ упорства и мужества. - Дело шло к ночи, и Кагецуна изменил своей привычки вечно сидеть, словно кол проглотил. Зевнул, подпер подбородок рукой. Да, воспитывать ребенка - это Вам не воевать. Устаешь зверски. - Единственная рыба, которая может плавать против течения. - Юноша скептически посмотрел на плод собственных трудов. Его бумажный карп не очень походил на символ всех достоинств настоящего мужчины. Скорее наводил о мысли о тяжелых душевных и физических недугах. - Есть поверье, что карп, который проплывет по реке вверх по течению, доберется до водопада и поднимется к его вершине, превратится в дракона.
Бонтенмару завороженно слушал и грыз кончик кисточки. Кагецуна в кои-то веки не стал его одергивать. Но прошло немного времени, и зрячий глаз снова потух, немного подернулся пеленой, как будто тоже собирался стать бельмом.
- Глупости рассказываешь. Рыбина никогда не сможет подняться по водопаду, даже такая здоровенная, как карп. И в драконов они не превращаются.
- Если до сего дня ни у кого не получалось - это не значит, что вообще никогда не выйдет. - Кагецуна улыбнулся, и Бонтенмару тут же перестал ныть. Катакура редко улыбался, Бону - чаще чем другим, но все равно не так уж много. А уж так, по-особенному тепло, и вовсе раз в год по обещанию. - Вот повесим завтра ваших карпов под самой крышей - и они не то что плавать вверх по водопаду - летать будут. Правда, моего действительно лучше сжечь. В нашем случае это будет милосердием к несчастному созданию.
***
На следующее утро погода была как по заказу - солнечная и ветреная. Похолодало, не без этого, но времени закоченеть не было ни у Кагецуны, ни у его юного господина.
- Не дотягиваюсь! Никак не дотянусь, а под крышей - низко!
- Ну встаньте мне пятками на плечи, вы не маленький уже, а я не сахарный.
- Ну еще чуть-чуть! Нет, не получается!
- Да держу я, держу, не бойтесь. Давайте одной ногой мне на голову!
Слаженная работа не замедлила дать плоды, и в конце концов два карпа гордо "заплескались" на ветру. Бонтенмару даже взвизгнул от радости, но вовремя вспомнил о своем благородном происхождении и занял исполненную достоинства позу, снова усевшись Катакуре на плечи.
Они оба так развеселились, что не заметили приближающегося гомона веселых людских голосов. Услышь Кагецуна их пораньше, он бы, наверное, успел сообразить, что к чему, и уйти вмести с мальчиком. Но когда процессия появилась из-за угла, стало уже поздно.
Было ясно, как божий день: госпожа Есихимэ, ее младший сын и свита возвращаются с ... И, разумеется, никто не удосужился позвать сына старшего. Будь в замке Теримунэ-доно, такого бы не случилось. Но Теримунэ-доно отправился в очередной поход, и ждать его возвращения раньше чем через месяц было бесполезно.
Невыносимо захотелось сделать какую-нибудь гадость. Да, именно гадость, глупую и хулиганскую. Наступить на подол, дать подзатыльник младшенькому, хотя тот и не виноват ни в чем... Ведь женщину, в конце концов, не вызовешь на поединок.
На первый взгляд Бонтенмару на появление матери совсем никак не отреагировал. Грустно это - когда мальчишка уже в такие годы умеет делать из своего лица безразличную презрительную маску. Но пальцами вцепился в волосы Кагецуны так, будто собрался выдрать их вместе с кожей. Надвигалась буря, как пить дать. Катакура в долгу не остался - сжал детские лодыжки, как тисками.
- Смотрите на карпов, Бонтенмару-сама. Они делают вид, что нас нет - и мы их замечать не будем. Слишком много чести.
Поравнявшись с ними, процессия несколько замедлила свой ход. Все явно ожидали вежливых поклонов и приветствий. Ничего этого, разумеется, не воспоследовало. Пронесся возмущенный шепоток. Кагецуна продолжал разглядывать бумажных карпов так, будто это была самая интересная вещь на свете.
Разумеется, его могли и должны были наказать за такое неуважение к жене дайме и матери своего юного господина. И тем не менее, Есихимэ прошла мимо, не сказав ни слова. Все онемели от изумления, все - но не Катакура. Он просто знал, что госпожа его боится. А вот почему - это Кагецуне было уже неизвестно. Впрочем, Есихимэ была не первой и не единственной, и это юношу удивляло. Характер Катакуры легким никто не решился бы назвать, ему многие не нравились. Но молодому человеку всегда казалось, что он даже с недругами неизменно вежлив и почтителен. А они все равно словно чувствовали его неприязнь. С чего вдруг?
Приди юному Кагецуне в голову хоть разок, будучи в дурном расположении духа, поглядеть на себя в зеркало, возможно, он многое бы понял. Но Катакура о таком никогда и не думал.
И тут Бонтенмару заговорил. Есихимэ со свитой уже успела отойти, но определенно все слышала. Мальчик заговорил - и даже Кагецуна поразился, как спокойно звучал его голос. В нем не было ни сдерживаемых слез, на затаенной обиды и злости.
- Я поплыву против течения и доберусь до водопада. Я поднимусь на его вершину. Вот тогда вы все увидите.
Хорошие слова, но почему тогда Кагецуне стало от них так горько?
Есихимэ ушла, и тогда Катакура снял Бонтенмару с плеч и взял на руки.
-Так-таки и взберетесь, Бонтенмару-сама?
- Еще как взберусь, а ты думал!
- А что же вы тогда такой грустный теперь? Хотя оно и понятно. Одному на вершине всегда грустно, правда?
- Ты что, мне не веришь? - Мальчик по привычке надулся, но потом все-таки кивнул.
- Почему же, верю. Просто не знаю как Вам без меня, а мне без Вас будет очень грустно. Ну, что поделать, придется за Вами...
- Тоже хочешь превратиться в дракона?
- Скажете тоже, какой из меня дракон... да и силенок поменьше вашего, так что против течения сложновато будет. Была не была, буду карабкаться.
Бонтенмару очень серьезно, и от этого очень смешно похлопал Катакуру по плечу, ободряя.
- Ничего, может, это и неплохо, если ты немного отстанешь. А вдруг я сорвусь и начну падать. Тогда поймаешь.
***
- И зачем же Вам так скоро понадобился новый меч, Катакура-доно? Неужели тот клинок, который я для Вас выковал совсем недавно, оказался плох? Неужто преломился о трудный характер юного господина?
Этот кузнец наверняка годился Кагецуне в прадедушки. А может, и в прапрадедушки, кто его знает. По крайней мере, борода у старика была седая и длиннющая, а кожа коричневая, как земля. И морщинистая, как ствол дерева. И откуда только сила в руках бралась?
На тех, кто приходил в его домик на отшибе, старый кузнец с удовольствием оттачивал свое ехидство, это было частью платы за труды. Но радовало то, что изрядную часть желающих заполучить меч с его клеймом на хвостовике он прогонял еще с порога. Кагецуну же принял во второй раз.
- Ладно, сделаю. А тот, старый, можешь подарить, вот чую, кто-то от радости обосрется. Тебя я хорошо знаю, Катакура Кагецуна, так что чего время тянуть - приходи через три месяца.
- Дедушка, мне не просто меч нужен. Клинок с клятвой сделать сможете?
- Смотря какая клятва.
Кагецуна молча протянул мастеру лист бумаги. Юноше почему-то казалось, что пока он не имеет права произносить эти слова вслух. Как будто они сразу обесценятся, станут самонадеянными и напыщенными. А может, они уже такие есть? И сейчас старик погонит его, для верности запустив вслед соломенным сандалем?
Но кузнец внимательно прочитал короткую надпись, пожевал губами... и кивнул.
- Вожусь с тобой только потому, что интересно. До тебя никогда для левшей мечей не ковал.
Конечно, потом пришлось раскошелиться. Мастер сделал не один меч, а два. Да еще и в кои-то веки озаботился рукоятками с ножнами. Но увидев клинки, Катакура-старший только присвистнул и без лишних слов заплатил. Правда, для восемнадцатилетнего пара была длинновата и тяжеловата, даже для сильного парня вроде Кагецуны. И снова одернул отец, не дал возмутиться, сказал, что как старик рассудил, то и правильно. Все так и оказалось. Что было тяжеловато для Кагецуны, оказалось в самую пору для Катакуры Коджуро по прозвищу Правый Глаз.
Два меча, у одного рукоять переплетена белым шнуром, у другого - черным. Клинок с клятвой - у "белого" меча. Старый мастер разобрался в юном Кагецуне лучше него самого и оставил отличное напоминание. Кузнец давно уже умер, едва успев закончить Шесть Когтей, а оно все помогает.
***
Все правильно. Все идет, как должно. Это чертовски печально, но все шло правильно даже когда Масамунэ-сама отдавал команду стрелять по врагам вместе с пленными Теримунэ. И сейчас все тоже как надо. Пусть они боятся. Пусть смотрят неверяще, с благоговейным ужасом. Пусть думают, что над хитто не властны ни мечи, ни стрелы... и яд тоже не властен. Пускай так считают и враги, и верные друзья. Только Коджуро видел, как Масамунэ всю ночь мучительно выворачивало наизнанку, сначала вином, потом водой, которую он сам в него вливал чуть ли не насильно, потом желчью... а кровью так и не вырвало, и это было счастье. Только Коджуро видел, как хитто сам себе надавал оплеух, чтобы хоть немного покраснели мертвенно бледные щеки. И коней пришлось пустить быстрой рысью вперед остальных ребят, чтобы хоть часть дороги Масамунэ смог ехать у него за спиной. Этого никто не видел, и хорошо. Пусть смотрят теперь. Новый глава клана Датэ стоит, скрестив руки на груди, и сейчас как раз тот случай, когда перечить ему чревато.
- Коджуро. Уведи ее. Насовсем.
Упиваться победой хитто явно не собирается. Очевидно, что сердцем всей этой истории с отравлением была Есихимэ. Но мужчина не будет взыскивать с женщины, если рядом с ней был другой мужчина. И это тоже правильно. Потому что нельзя придумать более жестокого наказания для матери, чем жить, зная, что ее любимый сын погиб. Из-за нее.
Женщина поняла, что обвинять, угрожать и проклинать бесполезно. Тогда она начала плакать и умолять. Но Масамунэ перестал ее замечать, он разговаривал с братом, который вел себя ничем не лучше матери.
- А чего ты хотел? Не хватило смелости попытаться убить меня, как мужчина - так и не жди, что как мужчина умрешь. Let's get over with this shit.
Коджуро оттеснил Есихимэ к дверям, так, что она была вынуждена покинуть комнату. Он пока что не тронул ее и пальцем. Женщина, напротив, сопротивлялась отчаянно, но бороться с Катакурой сейчас было все равно что со стеной, не справился бы и отряд дюжих бойцов.
- Это ты... это все ты... если бы не ты...
В чем-то она права, спору нет. Но Есихимэ сама виновата, что совсем не знала своего сына.
- Вы меня переоцениваете.
***
- Вот оно значит каково - быть на вершине.
- На вершине чего, Масамунэ-сама? - Они были не в горах, не на главной башне замка, и даже не на холме. Внутренний двор остался внутренним двором.
- Не делай вид, что не понял. Водопада, разумеется. Чувствуешь, что стал драконом? Я - так нет.
- Такие вещи не нам решать, и нельзя давать самому себе такие прозвища. - Сначала Масамунэ удивился отстраненности Коджуро и хотел было рассердиться, но быстро понял, что Катакура просто прислушивается к гулу тысяч голосов за стенами замка. Парни собрались и ждут своего хитто, не иначе. Было не трудно разобрать слова:
- ДО-КУ-ГАН-РЮ! ДО-КУ-ГАН-РЮ!
- Одноглазый Дракон, вот значит как, да? - Усмехнулся Масамунэ. - Вот ведь придурки, етихумать.
На лице Коджуро появилось выражение пусть и не радости, но глубокого удовлетворения происходящим.
- Вы спрашивали, чувствую ли я, что стал драконом, Масамунэ-сама. Определенно, нет, не чувствую.
- Ну и правильно, Коджуро. Ты не дракон. Ты - мой Правый Глаз.