Я постоянно танцую, ногами топаю, Трясу головой, руками вот так вот делаю! Да, я немного ебнутый, люди пугаются, Особенно если в общественном транспорте.
Прочитайте, пожалуйста, и скажите, что Вы думаете о Робэре Фурнье, Этьене Лоране и обо всем этом в целом. Мне важно. Если есть что сказать об Огюсте Re-№1R или даже о старике Тома - тем более велкам. Повторюсь, мне важно и интересно))))
Если кто не понял, я начал новый рассказ. А возможно, повесть. А возможно, хрен его знает, что это вообще будет.
Коллекционер, хозяин антикварного салона, организатор художественных выставок, перфомансов, галерей и проча-проча-проча, месье Робэр Фурнье не встревожился, когда к нему подошел начальник охраны галереи B.A.N.K. На выставках самой серьезной проблемой обычно являлось злоупотребление публики крепкими напитками. Наверняка кто-то из модных гостей слишком рьяно закладывал за воротник, и секьюрити хотели обезопасить себя, посоветовавшись с устроителем.
Но, к вящему удивлению Робэра, глава охраны заговорил с ним о другом.
- Месье Фурнье, насколько я помню, в течение вечера не запланировано никаких инсталляций на открытом воздухе у входа в галерею, ведь так?
Фурнье настороженно кивнул.
- Тогда потрудитесь выйти со мной туда и посмотрите сами. Будь это какой-нибудь отель и офис, я бы знал, что делать. Но художники – такой своеобразный народ…
- Робэр, все в порядке? – К ним подошел восхитительно красивый молодой человек вида самого что ни на есть холеного и богемного. Его звали Огюст, но парижской публике он был больше известен под экстравагантным псевдонимом Re-№1R*. Собственно, сейчас все трое стояли посреди зала, где проходила выставка его работ, организованная, понятное дело, Робэром.
- Похоже, на улице происходит что-то занятное… но едва ли опасное. Думаю, нам стоит посмотреть.
Фурнье проследовал за начальником охраны, положив руку на талию Огюста.
У входа в галерею и правда уже собралось энное количество припозднившихся гостей. Миновав их пеструю шушукающуюся толпу, Робэр со своим другом-художником наконец-то смогли увидеть причину беспокойства работников галереи.
Прямо на асфальте были разложены листы белого ватмана. Между ними сновал какой-то человек, поливая то один, то другой красками из тюбиков. Что-то он размазывал пальцем, где-то прыскал водой из пульверизатора. Получалось, надо признать, весьма похоже на работу Огюста.
- Этьен! Ах ты завистливый тупой мудак! – «Re-№1R» тут же растерял весь свой богемный лоск.
- Упаси меня Юпитер, чему тут завидовать? Сколько твоих картин висит в этом курятнике, а, Огюст? Я стою здесь всего минут пятнадцать, и уже наляпал хрени как минимум на четверть твоей выставки. Вот давай поспорим, если повесить мою мазню номер раз рядом с твоими шедеврами современного искусства, никто не увидит разницы! Люди, вы видите разницу, а? Я – нет. Мадмуазель, отойдите на пару шагов, а то заляпаю Ваше дорогое платье.
- Припадочный… - зло процедил Огюст с явной истерикой в голосе. – Ничего, ничего ты не понимаешь. Содержание же важно, содержание, а не форма! Да, то, что делаешь ты – всего лишь мазня по холсту… Но то что вкладываю в это я…
- Слушай, завали хлебало. Художник должен писать так, чтобы говорили его картины, а не он сам потом объяснял, на хрена намалевал тут всякого. Я с удовольствием подрочил бы на твои цветопятна, умей ты при этом действительно писать. Но дорогуша, я же видел твои этюды – ты вообще не можешь нормально изобразить не то что обнаженную натуру – даже чашку с ручкой. Так что прости, дружочек, но твои, соу-коллд** картины ничем не отличаются от того, что создала моя двоюродная племянница Жанна трех лет от роду, разлив давеча банку гуаши.
Охранник смотрел на Робэра с немым вопросом, мол, прекращать этот балаган или нет. Фурнье едва заметно покачал головой. Он был крайне заинтригован чудаком, который, произнося свои тирады, не отвлекался от разбрызгивания красок по бумаге.
На вид незнакомец был ровесником Огюста, но повыше, пошире в плечах и вообще покрепче фигурой. Он был похож скорее на путешественника-автостопщика, чем на студента Академии Изящных Искусств, в то время как из разговора становилось вполне ясно, что они сокурсники с Робэровым протеже. Одет тоже странно – как будто из времен студенческой революции сбежал. Джинсы клеш, рубаха какая-то, то ли разукрашенная, то ли просто измазанная краской. Лицо – не особо изящное или красивое, но живое и запоминающееся. Широкие скулы и массивный подбородок, темные глаза и очень густые брови. Самой яркой деталью портрета, конечно, были волосы. Длинные, точно ниже лопаток, густые, слегка вьющиеся, русые с рыжинкой. Их придерживал пестрый платок, повязанный на манер банданы, чтобы не падали на лицо.
- Гнусный классицистский сноб! Формалист! – тем временем кипятился Огюст. Найти оскорбления, менее подходящие к облику возмутителя спокойствия, было трудно. – Робэр, вышвырни его отсюда в конце концов.
Портить мальчику дебют было жестоко, хотя в душе Фурнье был доволен. Черный пиар – тоже пиар, работы юноши теперь будут хорошо продаваться.
- Кто это вообще, душа моя? – снисходительно поинтересовался мужчина, махнув охране рукой, мол, уберите.
- О, так вот Вы какой, Робэр Фурнье! – прервал его странный студент, отступая под натиском секьюрити. – Один вопрос, месье Фурнье, только один!
- Это Этьен Лоран, он придурок, псих и конченый неудачник, забей на него. – буркнул разобиженный Огюст.
- Ну, уж на один-то вопрос я могу ответить. Слушаю Вас, месье Лоран.
Охрана приостановила наступление.
- Скажите, месье Фурнье, а вот я тоже художник. Но я не такой амбициозный, как крошка Огюст, мне бы пару работ на вернисаже летнем разместить. Скажите, для этого обязательно надо с Вами трахнуться, или простенького отсоса будет достаточно?
- Сейчас у меня кто-то получит! – Начальник охраны замахнулся, но Этьен ловко увернулся и припустил по улице, хохоча как оглашенный.
Робэр только усмехнулся и покачал головой. Право же, подобные детские хулиганства остается только спустить на тормозах. А вот Огюст, похоже, всерьез собрался расплакаться. Фурнье принялся утешать молодого художника, одновременно перебрасываясь остроумными комментариями произошедшего с людьми вокруг, в душе же себя журя. Потому что, увы и ах, Re-№1R и правда был никаким художником. Но сосал отменно.
***
Когда Робэр рассказал о выходке Лорана своему приятелю Тома, преподавателю истории живописи из академии, тот тоже расхохотался.
- Ну Этьен, ну задница! А впрочем, без обид, Фурнье, но я насчет Огюста его мнение полностью разделяю
- Тома, а что ты вообще можешь мне поведать об этом субъекте? А то прямо любопытно стало, что это за любитель скандальных инсталляций.
Несмотря на то, что Тома было уже лет восемьдесят, и он вполне годился Робэру в отцы, общались они как хорошие друзья, без всяких экивоков.
Признаться честно, Фурнье был поражен. Тома по-настоящему любил на этом белом свете только свой предмет, и нерадивые студенты, как правило, становились целью его лютой мизантропии. Тем удивительнее звучал из его уст крайне лестный отзыв о персоне, показавшейся Робэру столь одиозной.
- Весь этот курс – сборище тупых баранов, с тем лишь нюансом, что некоторые из них умеют писать, врать не буду. Этьен – единственное исключение. Просто бальзам на мое старое похожее на сморщенную брюкву сердце. Преподаю сейчас только для него. Жаль, мальчишка никогда не продаст ни одной картины, и выставки со славой ему тоже не светят. Опоздал родиться.
- Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа Тома поднялся из-за стола в кофейне при Академии и куда-то пошел. Привыкший к такому поведению друга Фурнье последовал за стариком.
Ученый привел его в галерею на третьем этаже, где, видимо как раз недавно была развеска работ.
- Тут сначала классический рисунок, а потом работы с конкурса, который внутри Академии проходил. Результаты еще неизвестны, но чует мое сердце, Этьена опять прокатят. Он прям как я – весь преподавательский состав парня ненавидит, но выгнать не может. – Тома сухо, по-вороньи то ли рассмеялся, то ли закашлялся и повел Робэра дальше, мимо всевозможных карандашных работ, к полноценным картинам. – Вот, смотри. Работа Этьена Лорана.
Фурнье недоверчиво переводил взгляд с Тома на картину, как будто ожидая, что приятель все обратит в шутку.
- Не смотри на меня, как баран на новые работы. Эту картину юноша двадцати двух лет от роду по имени Этьен Лоран закончил считанные дни назад. Можешь даже понюхать краску. Ну что, видел ты где-нибудь что-либо подобное.
- Видел. – немного придушенно выдохнул Робэр. – В Лувре. В залах Итальянского Возрождения.
С картины, как из окна, на них смотрела женщина, одетая так, что было невозможно понять, из какого она места и времени пришла сюда. Может быть, печальная девчонка из парижских банльо. А может быть, Мария Магдалина. Это было ничуть не менее прекрасно, чем работы давно почивших мастеров. Но в то же время моложе, свежее, ярче. Картина словно дышала сутью самого художника. Глядя в нарисованные глаза, Робэр тут же вспомнил самого Этьена – кривящийся в улыбке рот, грива рыжеватых волос, грязная рубаха с таким широким воротом, что вот-вот вылезет плечо.
- Живи он Тогда, его звали бы Леонардо из Винчи. – Фурнье рефлекторно провел ладонью по своим преждевременно поседевшим пепельным волосам. Он так делал только в минуты крайнего удивления. Он не делал так уже много-много лет.
- Черта лысого. – довольно крякнул Тома. – Его бы звали Микеланджело Неистовый.
Робэр вспомнил события недавнего вечера и согласился с другом.
* Надеюсь, все поняли, что Re№1R – это Ренуар, то есть Renoir, короче парень – тезка.
**so called – так называемый
Продолжение воспоследует непременно.
Если кто не понял, я начал новый рассказ. А возможно, повесть. А возможно, хрен его знает, что это вообще будет.
Коллекционер, хозяин антикварного салона, организатор художественных выставок, перфомансов, галерей и проча-проча-проча, месье Робэр Фурнье не встревожился, когда к нему подошел начальник охраны галереи B.A.N.K. На выставках самой серьезной проблемой обычно являлось злоупотребление публики крепкими напитками. Наверняка кто-то из модных гостей слишком рьяно закладывал за воротник, и секьюрити хотели обезопасить себя, посоветовавшись с устроителем.
Но, к вящему удивлению Робэра, глава охраны заговорил с ним о другом.
- Месье Фурнье, насколько я помню, в течение вечера не запланировано никаких инсталляций на открытом воздухе у входа в галерею, ведь так?
Фурнье настороженно кивнул.
- Тогда потрудитесь выйти со мной туда и посмотрите сами. Будь это какой-нибудь отель и офис, я бы знал, что делать. Но художники – такой своеобразный народ…
- Робэр, все в порядке? – К ним подошел восхитительно красивый молодой человек вида самого что ни на есть холеного и богемного. Его звали Огюст, но парижской публике он был больше известен под экстравагантным псевдонимом Re-№1R*. Собственно, сейчас все трое стояли посреди зала, где проходила выставка его работ, организованная, понятное дело, Робэром.
- Похоже, на улице происходит что-то занятное… но едва ли опасное. Думаю, нам стоит посмотреть.
Фурнье проследовал за начальником охраны, положив руку на талию Огюста.
У входа в галерею и правда уже собралось энное количество припозднившихся гостей. Миновав их пеструю шушукающуюся толпу, Робэр со своим другом-художником наконец-то смогли увидеть причину беспокойства работников галереи.
Прямо на асфальте были разложены листы белого ватмана. Между ними сновал какой-то человек, поливая то один, то другой красками из тюбиков. Что-то он размазывал пальцем, где-то прыскал водой из пульверизатора. Получалось, надо признать, весьма похоже на работу Огюста.
- Этьен! Ах ты завистливый тупой мудак! – «Re-№1R» тут же растерял весь свой богемный лоск.
- Упаси меня Юпитер, чему тут завидовать? Сколько твоих картин висит в этом курятнике, а, Огюст? Я стою здесь всего минут пятнадцать, и уже наляпал хрени как минимум на четверть твоей выставки. Вот давай поспорим, если повесить мою мазню номер раз рядом с твоими шедеврами современного искусства, никто не увидит разницы! Люди, вы видите разницу, а? Я – нет. Мадмуазель, отойдите на пару шагов, а то заляпаю Ваше дорогое платье.
- Припадочный… - зло процедил Огюст с явной истерикой в голосе. – Ничего, ничего ты не понимаешь. Содержание же важно, содержание, а не форма! Да, то, что делаешь ты – всего лишь мазня по холсту… Но то что вкладываю в это я…
- Слушай, завали хлебало. Художник должен писать так, чтобы говорили его картины, а не он сам потом объяснял, на хрена намалевал тут всякого. Я с удовольствием подрочил бы на твои цветопятна, умей ты при этом действительно писать. Но дорогуша, я же видел твои этюды – ты вообще не можешь нормально изобразить не то что обнаженную натуру – даже чашку с ручкой. Так что прости, дружочек, но твои, соу-коллд** картины ничем не отличаются от того, что создала моя двоюродная племянница Жанна трех лет от роду, разлив давеча банку гуаши.
Охранник смотрел на Робэра с немым вопросом, мол, прекращать этот балаган или нет. Фурнье едва заметно покачал головой. Он был крайне заинтригован чудаком, который, произнося свои тирады, не отвлекался от разбрызгивания красок по бумаге.
На вид незнакомец был ровесником Огюста, но повыше, пошире в плечах и вообще покрепче фигурой. Он был похож скорее на путешественника-автостопщика, чем на студента Академии Изящных Искусств, в то время как из разговора становилось вполне ясно, что они сокурсники с Робэровым протеже. Одет тоже странно – как будто из времен студенческой революции сбежал. Джинсы клеш, рубаха какая-то, то ли разукрашенная, то ли просто измазанная краской. Лицо – не особо изящное или красивое, но живое и запоминающееся. Широкие скулы и массивный подбородок, темные глаза и очень густые брови. Самой яркой деталью портрета, конечно, были волосы. Длинные, точно ниже лопаток, густые, слегка вьющиеся, русые с рыжинкой. Их придерживал пестрый платок, повязанный на манер банданы, чтобы не падали на лицо.
- Гнусный классицистский сноб! Формалист! – тем временем кипятился Огюст. Найти оскорбления, менее подходящие к облику возмутителя спокойствия, было трудно. – Робэр, вышвырни его отсюда в конце концов.
Портить мальчику дебют было жестоко, хотя в душе Фурнье был доволен. Черный пиар – тоже пиар, работы юноши теперь будут хорошо продаваться.
- Кто это вообще, душа моя? – снисходительно поинтересовался мужчина, махнув охране рукой, мол, уберите.
- О, так вот Вы какой, Робэр Фурнье! – прервал его странный студент, отступая под натиском секьюрити. – Один вопрос, месье Фурнье, только один!
- Это Этьен Лоран, он придурок, псих и конченый неудачник, забей на него. – буркнул разобиженный Огюст.
- Ну, уж на один-то вопрос я могу ответить. Слушаю Вас, месье Лоран.
Охрана приостановила наступление.
- Скажите, месье Фурнье, а вот я тоже художник. Но я не такой амбициозный, как крошка Огюст, мне бы пару работ на вернисаже летнем разместить. Скажите, для этого обязательно надо с Вами трахнуться, или простенького отсоса будет достаточно?
- Сейчас у меня кто-то получит! – Начальник охраны замахнулся, но Этьен ловко увернулся и припустил по улице, хохоча как оглашенный.
Робэр только усмехнулся и покачал головой. Право же, подобные детские хулиганства остается только спустить на тормозах. А вот Огюст, похоже, всерьез собрался расплакаться. Фурнье принялся утешать молодого художника, одновременно перебрасываясь остроумными комментариями произошедшего с людьми вокруг, в душе же себя журя. Потому что, увы и ах, Re-№1R и правда был никаким художником. Но сосал отменно.
***
Когда Робэр рассказал о выходке Лорана своему приятелю Тома, преподавателю истории живописи из академии, тот тоже расхохотался.
- Ну Этьен, ну задница! А впрочем, без обид, Фурнье, но я насчет Огюста его мнение полностью разделяю
- Тома, а что ты вообще можешь мне поведать об этом субъекте? А то прямо любопытно стало, что это за любитель скандальных инсталляций.
Несмотря на то, что Тома было уже лет восемьдесят, и он вполне годился Робэру в отцы, общались они как хорошие друзья, без всяких экивоков.
Признаться честно, Фурнье был поражен. Тома по-настоящему любил на этом белом свете только свой предмет, и нерадивые студенты, как правило, становились целью его лютой мизантропии. Тем удивительнее звучал из его уст крайне лестный отзыв о персоне, показавшейся Робэру столь одиозной.
- Весь этот курс – сборище тупых баранов, с тем лишь нюансом, что некоторые из них умеют писать, врать не буду. Этьен – единственное исключение. Просто бальзам на мое старое похожее на сморщенную брюкву сердце. Преподаю сейчас только для него. Жаль, мальчишка никогда не продаст ни одной картины, и выставки со славой ему тоже не светят. Опоздал родиться.
- Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа Тома поднялся из-за стола в кофейне при Академии и куда-то пошел. Привыкший к такому поведению друга Фурнье последовал за стариком.
Ученый привел его в галерею на третьем этаже, где, видимо как раз недавно была развеска работ.
- Тут сначала классический рисунок, а потом работы с конкурса, который внутри Академии проходил. Результаты еще неизвестны, но чует мое сердце, Этьена опять прокатят. Он прям как я – весь преподавательский состав парня ненавидит, но выгнать не может. – Тома сухо, по-вороньи то ли рассмеялся, то ли закашлялся и повел Робэра дальше, мимо всевозможных карандашных работ, к полноценным картинам. – Вот, смотри. Работа Этьена Лорана.
Фурнье недоверчиво переводил взгляд с Тома на картину, как будто ожидая, что приятель все обратит в шутку.
- Не смотри на меня, как баран на новые работы. Эту картину юноша двадцати двух лет от роду по имени Этьен Лоран закончил считанные дни назад. Можешь даже понюхать краску. Ну что, видел ты где-нибудь что-либо подобное.
- Видел. – немного придушенно выдохнул Робэр. – В Лувре. В залах Итальянского Возрождения.
С картины, как из окна, на них смотрела женщина, одетая так, что было невозможно понять, из какого она места и времени пришла сюда. Может быть, печальная девчонка из парижских банльо. А может быть, Мария Магдалина. Это было ничуть не менее прекрасно, чем работы давно почивших мастеров. Но в то же время моложе, свежее, ярче. Картина словно дышала сутью самого художника. Глядя в нарисованные глаза, Робэр тут же вспомнил самого Этьена – кривящийся в улыбке рот, грива рыжеватых волос, грязная рубаха с таким широким воротом, что вот-вот вылезет плечо.
- Живи он Тогда, его звали бы Леонардо из Винчи. – Фурнье рефлекторно провел ладонью по своим преждевременно поседевшим пепельным волосам. Он так делал только в минуты крайнего удивления. Он не делал так уже много-много лет.
- Черта лысого. – довольно крякнул Тома. – Его бы звали Микеланджело Неистовый.
Робэр вспомнил события недавнего вечера и согласился с другом.
* Надеюсь, все поняли, что Re№1R – это Ренуар, то есть Renoir, короче парень – тезка.
**so called – так называемый
Продолжение воспоследует непременно.
@темы: оридж, Человек эпохи Возрождения, good boys never win
-
-
07.05.2010 в 11:36Но он, я думаю, всем понравится.
-
-
07.05.2010 в 11:53На описании картины я сразу почему-то Богоматерь Киевскую Врубеля вспомнил.
-
-
07.05.2010 в 11:54спасибо)))) ну, посмотрим
-
-
07.05.2010 в 11:56откуда ты знаешь, вдруг Этьен не пидорас Ж)))))
А с Врубелем, пожалуй что и да, в лице что-то может быть схожее... но, конечно, совсем другая школа))))
-
-
07.05.2010 в 12:29Есть такая народная мудрость: не умеешь - научим, не хочешь - заставим!
-
-
07.05.2010 в 12:33у меня даже появилась диковатая мысль сделать сборник из рассказов о художниках...
-
-
07.05.2010 в 12:52нравится, талант, ты определенно талант
-
-
07.05.2010 в 13:57-
-
07.05.2010 в 16:22-
-
25.05.2010 в 22:02Мы просто тут недавно с Тимом вели душеспасительные беседы на лавочке, а тут я вдруг у тебя тоже самое по духу и содержанию читаю, и так хорошо делается) Да, определенно Этьен - мой кумир. Я все прочитал и дальше буду, обязательно, ибо прекрасное - редко.