Не знаю, интересовал ли кого-нибудь из вас, дорогие мои читатели, вопрос, всегда ли журналист Рой Салливан был такой пронырливой падлой и харизматичной продажной гнидой с извращенными принципами, каким я его описываю. В общем, независимо от степени вашей заинтересованности, ответ - нет, не всегда. А как мистер Салливан дожил до жизни такой, читайте в этом посте.
Сид Вишез умер у тебя на глазах
Джим Моррисон умер у тебя на глазах
Ян Кepтис умер у тебя на глазах
А ты остался таким же, как и был.
Всего два выхода для честных ребят
Схватить автомат и убивать всех подряд
Или покончить с собой, с собой, с собой, с собой, с собой, с собой
Если всерьез воспринимать этот мир.
Цель оправдывает средства, давай
Убивай, насилуй, клевещи, предавай
Ради светлого, светлого, светлого, светлого,
Светлого здания идей Чучхе.
Мой друг повесился у вас на глазах
Он сделал харакири у вас на крыльце
Он истёк надеждой и всем, чем мог
А все вы остались такими же
Рюкзак Роя Салливана - это сто пудов какое-то параллельное пространство. Во-первых, там на первый взгляд лежит только бесполезный хлам, но если нужно что-то важное - оно там, вашу мать, окажется. Во-вторых, предметы в рюкзаке явно жили собственной жизнью. А как иначе объяснить, что если кладешь туда вещь, через час она уже может оказаться на самом дне, среди полуистлевших ошметков прошлых лет. И этот второй факт порой доставлял неудобства даже самому хозяину рюкзака.
- Если я его туда клал - значит, он там и лежит. - Салливан упорно рылся в своем бауле, расшвыривая его содержимое ровным слое вокруг. - Ну че, фильтр-фильтр, вылезай!
Принимать участие в этом шаманстве - себе дороже. Чтобы не скучать, Райджин подцепил с пола первую попавшуюся мятую фотографию и стал ее рассматривать. С черно-белого кривоватого снимка на него смотрели какие-то люди. Судя по автомобилю за их спиной и автомату на плече крайнего правого мужика, фото было лет пять-шесть, не меньше.
-Фига себе, Салли, чем ты болел пять лет назад? Сейчас выглядишь гораздо свежее, честное людоедское.
-А, че? - Рой оторвался от раздраконивания рюкзака и тоже заглянул в фотографию. Лицо журналиста приобрело удивленное выражение, что само по себе было редкостью. - Секач, ты по-моему ловишь глюки. Где ты здесь меня увидел?
-Да вот же. - Сугимура ткнул пальцем в худощавую фигуру, которая косилась в кадр с кривой усмешечкой, ну точь-в-точь как у Салливана иногда.
-Нет, это не я. Я фотографировал. - И Салливан вернулся к разбору рюкзака. Теперь настала очередь Райджина удивляться. А как же ехидные реплики? Как же обвинения в "мозге рака"? Тупые приколы, в конце концов? Но нет, в кои-то веки Рой оказался на удивление лаконичен.
-Чувак, вы похожи, как братья. Может, не будешь мучить дядю, который дцатый день подряд спасает твою жопу, и скажешь, че это за хрен? А то ж я спать не могу, а когда я сонный, я не такой уж меткий...
-Тоже журналист. Ричард Каннингем. Большего и сам не знаю, извиняй. Я и знал-то его недели две. Мы познакомились, я сделал эту фотку, а потом его кончили. О! Фильтр! Все, дай сюда, упихаю всю эту херь обратно.
Салливан схватил фотографию и пихнул ее в рюкзак, помяв еще сильнее. А Секач подумал, что у журналиста сейчас было ну точно такое лицо, какое он видел пару лет назад сквозь прицел снайперской винтовки.
вперед в прошлое
***
Семейный скандал, досрочная сдача сессии одиннадцать с половиной часов самолетом от Лондона до Кейптауна, потом еще три – местным рейсом, в глубину страны, автобусом за черту города и еще часа четыре на дребезжащей скотовозке по колдобинам – и ни на секунду Рой Салливан не усомнился, что Патрик Мак-Дебри того стоит. Легендарный военный журналист Патрик Мак-Дебри. После своего полугодичного спецкурса в университете только двоим студентам он предложил отправиться с ним в Африку – на «стажировочку». Но Белинда не согласилась – у нее пожилой отец уже один раз пережил инфаркт. Рою повезло больше.
Нет, он не питает иллюзий, он же взрослый человек. Какая там романтика, какой сладостный адреналин. Патрик более чем доходчиво описывал на семинарах, что такое работа в горячей точке. И слава Салливана не прельщала. Но черт подери, работать в связке с самим Мак-Дебри! Да после такого ему все пути откроются. А о бесценном опыте и говорить не придется.
Но на указанном перекрестке, около сгоревшего покореженного магазина, его встретил вовсе не Патрик, хоть они и договаривались. Машина – да, она была в точности такая, как описал Дебри, но на заднем сидении дрых, высунув тощие ноги в открытую дверь, какой-то совсем другой мужчина.
- Извините, мистер… - Рой осторожно постучал по крыше автомобиля – Вы от мистера Мак-Дебри?
- Аааа, да блять, пацан, ты че, учился в школе ниндзя? – Худой небритый и лохматый мужчина шумно всхрапнул и сел, чуть не ударившись лбом. – Рой Салливан, я надеюсь?
Молодой человек успокоился и приветливо улыбнулся. Видимо, у Патрика вырисовалась работенка, вот он и послал знакомого.
- Да, это я. А Вы работаете с мистером Мак-Дебри?
-Ага, работал. Ричард Каннингем меня зовут. – Мужчина окончательно вылез из машины, потянулся и прошелся туда-обратно пару раз. Рою показалось, что он ослышался.
- Работали?
- Именно. Ты что, думаешь, я бы стал тратить время на всяких салажат, если бы мог поручить это Пату? Увы, он сейчас ну никак не смог бы встретить тебя, малыш. Беднягу Патрика, небось, так и не отскребли от стенки сарая в том сраном селении.
-Ч-что? – Все происходящее было очень похоже на злую шутку. А может, это и есть шутка? Ну, проверка, не тонка ли у него кишка. Рой недоверчиво посмотрел на Каннингема. Ему уже не нравился этот мужчина и желтоватыми ногтями и зубами заядлого курильщика, худющей шеей, измазанными непонятно чем джинсами и очень, очень неприятной улыбкой.
-Да подорвался Пат на мине, ептваюмать! – Взорвался Ричард, хлопнув себя по лбу. – Не понимаю, зачем он тебя позвал, если ты такой тупой.
- нет, неправда! Не может быть! – машинально выдохнул Салливан. – в душе вдруг заплескались такие ужас и паника, что не было никаких сил держаться.
- ну, как поется в песне, не хочешь – не верь мне. – пожал плечами Каннингем. И все время улыбался, ехидная падла, все время! - Через полчаса скотовозка будет возвращаться. Можешь дождаться ее, здесь сейчас спокойно вроде.
Первым порывом было именно так и сделать. Но перед глазами стояло добродушное бородатое лицо Патрика, в ушах эхом раздавались его слова: «парень, если хочешь жить, а не мучиться херней всю оставшуюся жизнь – айда за мной. Авось, пригодишься».
-Нет. – Рой Салливан упрямо тряхнул головой. – Я приехал сюда работать. И еще я хочу увидеть Патрика… в любом случае.
-Оооо, у кого-то есть яйца! Но в блевунчика этот кто-то все равно сегодня сыграет. Заползай, салажонок. Теперь о тебе позаботится дядюшка Каннингем. – Ричард либо давно съел собственное сердце, либо не был другом Дебри, потому как отвратительно лучился энтузиазмом. Роя уже колотило от этого журналиста, но особого выбора не предвиделось.
«Ничего, как только доберемся до лагеря, постараюсь сойтись с другими журналистами, а на него забью болт» - так решил молодой человек, садясь рядом с ним в машину.
К вечеру следующего дня Рой уже не просто ненавидел Каннингема – он разрывался между желанием отобрать у патрульного автомат и расстрелять коллегу, ну, либо самому проглотить лимонку. Да, действовать на нервы Ричард умел как никто другой – и словами, и поступками, и шуточками этими своими. Салливан дал себе слово, что в тот день, когда станет хоть немного похож на этого человека – тут же самоустранится путем ныряния в сельский сортир.
А меж тем, сойтись с другими журналистами не вышло по причине их отсутствия. В лагере был оператор со странной фамилией Готовски, но он работал с Каннингемом уже хрен знает сколько лет. А Патрик… Патрик действительно наступил на мину-попрыгушку. Рой видел то, что от него осталось. Чтож, к чести студента, он даже успел добежать до туалет а и закрыться там, чтобы вернуться матушке-земле и завтрак, и обед, и ужин, и даже по-моему «сникерс», который съел еще в Хитроу. Но, как оказалось вскоре, лиха беда начало. Не успел Салливан освоиться в лагере, как его свернули – миротворческие силы двигались дальше, чтобы утихомирить очередного местного князька, который задружился с торговцами оружием и стал активно истреблять соседей-скотоводов заодно с белыми миссионерами и туристами, да так рьяно, что из дикаря быстренько превратился в серьезную угрозу региону. Так что уехать просто так теперь бы тоже не вышло. И волей-неволей пришлось работать с Каннингемом и Готовски, который оказался ничуть не лучше Ричарда. Эти двое были теле-журналистами, Рой же изначально планировал вместе с Патриком делать снимки и писать репортажи для газет. Так что сферы их деятельности не пересекались, поэтому очень скоро самой популярной фразой в адрес парня стало «вали и щелкай канавы, салажонок». Впрочем, в отличие от Каннингема, которому, казалось, было абсолютно плевать, выживет Рой или повторит судьбу Патрика, Готовски все-таки более-менее за юным коллегой приглядывал, звучными матюками не позволяя тому отрываться от коллектива и лезть в опасные места. Даже ночевать в фургончике разрешал, правда, приходилось в благодарность не спать по пол ночи, отсматривая снятое. В общем, первый рабочий опыт давался очень болезненно. Особенно плохо было на третью ночь, когда проезжали через деревню, в которой успели похозяйничать местные «витязи в тигровых шкурах». Трупы, пожарища – обычная картина для всех, кроме Роя Салливана. А фотографировать-то надо. Он делал свою работу и плакал, от чего в объективе все смазывалось. И ему ни капельки не было стыдно. А потом ночью увидел во сне старую негритянку, которая днем смотрела с немым укором, как он снимает мертвую девочку. До рассвета Рой уже не ложился.
Солдаты-миротворцы Рою тоже очень не нравились. Особенно командир отряда. Салливан конечно не знал наверняка, но очень походило на то, что когда они остановились на ночевку около разоренной деревни, этот офицер затащил к себе в палатку какую-то местную, и вроде даже без ее согласия. Это не удивляло, но от этого тошнило. А еще больше тошнило от собственной беспомощности. Попробуй, укажи солдату, что ему делать, а что – нет. Они и так часто рявкали на журналистов и мешали им работать, нарочно не пуская в тот или иной район. А уж при открытом конфликте наверняка не постесняются и врезать, хорошо если просто кулаком. Молодой человек попытался поделиться своими невеселыми настроениями с Готовски (общение с Каннингемом он всячески старался свести к минимуму), но оператор на все это лишь сказал, что завидует командиру, который заимел себе единственную мало-мальски симпатичную телку в округе, потому что у самого Готовски уже три месяца секса не было, и вообще журналистам бабы не дают. Рой решил, что не будет больше разговаривать с этими уродами.
Прошло две недели с приезда Салливана в Африку. Вооруженный конфликт близился к развязке, миротворцы сидели у бандитов на хвосте. Рой вспоминал себя четырнадцать дней назад и с грустным удивлением понимал, как быстро люди ко всему привыкают. Оказалось, привыкнуть можно и к трупам, и к солдатам, и даже к Каннингему с Готовски. Все чаще глядя на этих двоих, Рой думал не о том, какие они гандоны, а о том, какие они пиздатые профессионалы, и старался брать с журналистов пример. Да, он стал говорить матом. И думать матом. А еще он стал смеяться над такими вещами, над которыми раньше бы ни себе, ни кому другому не позволил бы хохотать. Потому что смех – это самое быстрое и простое средство победить страх. Кстати, это сказал Каннингем, с которым Салливан все-таки говорил, и что ни день, все больше и больше. Ричард терпеть не мог людей, зато обожал книги. Рой же был парнем начитанным, и они часто цеплялись языками на ту или иную тему.
Единственным, к кому привыкнуть не получалось, был командир отряда. Этот мудак был ужасен, и слово «миротворец» имело с ним примерно столько же общего, как слово «гуманист» - с фамилией «Геббельс». Он не замечал мародерства, издевательств над мирным населением, более того, он сам всячески принимал в них участие. А еще он ненавидел Каннингема, что само по себе как раз было абсолютно нормально, Рой был уверен, что 95 процентов населения земного шара ненавидит Каннингема. Дело было в том, что Готовски и самого Салливана командир ненавидел за компанию, и только наличие спутниковой связи в фургончике держало его в узде. Откуда пошла эта ненависть к пишущей братии, было неизвестно, вот только Ричард только подливал масла в огонь своим вызывающим поведением. Готовски, видимо, уже давно смирился, а Рой со своими увещеваниями не раз, не два и не три был послан на хуй. Каннингем никогда не упускал случая пройтись на счет командира, а поскольку словом журналист пользовался мастерски, скоро многие шутки вошли в обиход даже у самих солдат. Командир давно бы уже пристрелил Ричарда, Рой даже не сомневался, но видимо, военный хотел за свою работу в Африке получить все-таки деньги, а не военный трибунал. Да, так Салливан понял еще одну важную вещь. Сила информации – это не миф. С ее помощью даже тощая малохольная вздорная моська вроде Каннингема может смело лаять на слонов. Впрочем, поговорку «как аукнется – так и откликнется» люди тоже не зря придумали.
- Плохой знак, подружка Салли, плохой знак. Мне хочется сегодня с тобой философствовать. – Шла уже третья неделя их совместной работы. Трое журналистов шли по разбитой до невозможности дороги. Они специально заехали вперед, чтобы иметь возможность в кои-то веки поснимать в разоренной деревни раньше, чем туда зайдут военные. В нетронутом виде, так сказать.
- Ричард, я кажется говорил, что если ты еще раз так меня назовешь – уебу тебя своей тяжелой фото-камерой. – лениво огрызнулся Рой. У него не было настроения спорить, вчера они так неплохо сообразили на троих, что у Салливана, как у самого молодого, внутри теперь все бурлило и возмущалось.
-Ничего, Готовски отомстит за меня и въебет тебе своей куда более тяжелой камерой. И все-таки, Салли, знаешь, зачем мы все это делаем?
- М? – Рой остановился, чтобы сфотографировать сломанную телегу у обочины. На ней лежали тухлые овощи и какая-то местная статуэтка – видимо, здесь раньше торговали. – Чтобы зарабатывать деньги?
- Деньги можно и в сраном «космополитэне» зарабатывать. Нет, подружка, мы здесь, чтобы жить. Есть только один способ работать журналистом и жить, а не мариноваться в говне: работать в горячей точке. – Каннингем и правда был как-то слишком серьезен сегодня. Наверное, у него так проявлялся бодун. – А знаешь, в чем еще тут дело? Знаешь, в чем сверхцель существования таких гнид, как мы с тобой?
Салливан очень хотел попросить Ричарда не говорить так, как будто они сейчас находятся здесь не просто по неудачному стечению обстоятельств. Да, Каннингем был отличным журналистом – но он все еще был мудаком, и после окончания этого конфликта Рой не желал иметь с этим человеком ничего общего. Но сожженное поле вокруг было очень фактурно, и Рой молча фотографировал.
-Чтобы никому не было покоя. Потому что когда хоть где-то в мире происходит такое – никому не должно быть покоя. Да, конечно, глупо надеяться, что жирные ублюдки у экранов своих теликов хоть на секундочку о чем-то задумаются. Но пусть знают. Пусть все знают. Я вижу свое наивысшее назначение в том, чтобы лить на голову этих уебищ кровь, грязь, гарь, мерзость, мозги по стенкам и кишки наружу. Пусть, суки, знают. Пусть не расслабляются.
Потому Рой Салливан не раз задумывался, что заставило Каннингема тогда сказать ему все это. Дело в том, что вся это тирада… в общем, это были последние слова в жизнях журналиста Ричарда Каннингема и оператора Готовски. Когда все трое вернулись к фургончику, Рой отошел поссать в кювет. И тут по машине ебанули из гранатомета. Бандиты, вестимо. Ебанули чисто для проформы, даже подъезжать и проверять не стали. Готовски убило сразу, он успел сесть в машину. Каннингема отбросило на несколько метров, и кусок жести, то ли дверца, то ли крышка багажника, вспорол ему брюхо. Ричард умер не сразу. Он успел посмотреть на подползшего к нему Роя, оглохшего и белого, как мел. Посмотреть так же издевательски, как смотрел тыщу раз до этого. И сказал.
-Ну и ладно. Все равно я болен раком. – А потом еще добавил, уже совсем-совсем тихо – А знаешь, я типа асура по ходу.
Миротворцы нашли Роя уже вступая в деревню. Он как ни в чем не бывало делал свою работу. Изменился только изгиб его рта – маленькая горькая складочка в левом уголке появилась – и ботинки – он снял с Каннингема, они всегда казались Салливану очень удобными. Про Ричарда и Готовски никто и не спросил – все видели раскуроченный фургончик и тела, похоронами Рой разумеется не озаботился. Командир даже сообщил во всеуслышание, как жалко, что Рою не снесло голову запаской.
В деревне останавливаться не стали, бандюганов оставалось дожать всего-ничего. Правда, уже в самом конце главной и единственной деревенской улицы к каравану автомобилей подбежал пацанчик и что-то залепетал. Местного диалекта не знал никто, но и так было ясно, чего малец хочет – чтобы его забрали как беженца. Солдаты мальчонку игнорировали.
-Давайте я его заберу. – Сказал Рой командиру, с которым ехал в одном открытом джипе. – Он не доставит Вам беспокойства. А здесь его нельзя оставлять. С голоду умрет.
Командир миротворцев молчал. Он был в черным очках, и Рой не мог увидеть его глаз.
-Эй, сэр, я с Вами разговариваю. – Мальчонка явственно отставал. Все, что осталось от студента третьекурсника Роя Салливана умного и доброго мальчика из предместий Лондона, любящего сына и заботливого брата, сейчас не позволяло журналисту Рою Салливану молчать. – Давайте я заберу мальчика.
- Да ты заебал. – Командир, зажав в руке рукоять пистолет, как свинчатку, меланхолично врезал Рою по лицу.
Все закончилось через три часа. Они догнали бандитов, вступили в бой и победили. В мгновенно организованном полевом госпитале лежал и Салливан – он пришел туда со сломанным носом и легким сотрясением мозга, но только после того, как отснял все, что хотел.
Командир миротворцев лежал через три палатки от журналиста. Его сожгли из огнемета. Восемьдесят процентов кожного покрова – ожоги третьей степени. При таком лучше умирать сразу, иначе потом намучаешься но сто инкарнаций вперед.
Когда тошнота хоть немного улеглась, Рой встал с койки и, взяв фотоаппарат, пошел по госпиталю, тут и там фотографируя раненых и умирающих. Да, бандиты дорого продали свою жизнь, никто не ожидал, что они припасут столько пушек для последней стычки. Наконец, очередь дошла и до командира. Похоже, его, как и Каннингема, тоже никто не любил. По крайней мере, врачи явно списали беднягу в утиль.
Не человек. Один большой кусок пережаренного мяса. И чудом не сожженные глаза. Белые глазные яблоки на выкате, черные зрачки на всю радужку. Салливан покрутил объектив, готовясь снять крупный план. Командир что-то хотел сказать, но не мог – у него и рта-то толком не было теперь. Журналист закончил с приготовлениями и направил объектив на военного.
-Улыбочку, сэр. – Ехидно улыбнулся Рой Салливан и сделал снимок.
Газета, на которую работал Патрик, связалась с ним еще в Кейптауне. По прибытию в Лондон Рою перезвонили, сказали, что материал и фотографии их более чем устраивают, предложили гонорар и дальнейшее сотрудничество. Вообще-то, Салливан планировал отказаться. Или хотя бы попросить время на размышление. Но перезвонил вечером того же дня.
Он сидел в комнате на втором этаже. Внизу, в гостиной, осталась недоумевающая семья, которая так и не дождалась волнующих историй. А Рой сидел в комнате, в своей комнате, и чувствовал себя самым большим обманщиком на свете. Месяц назад отсюда уехал человек. Этот человек уже никогда не вернется. Потому что его больше не существует. А он сидит здесь – и всех обманывает. Мама и папа ведь все еще думают, что их сынок вернулся. Но вернулся не их сынок. Их сынок никогда не стал бы фотографировать умирающего в страшных муках человека. Их сынок…
-Буэээ, как я тошнотворно пафосен… - выдавил Рой из себя в промежутках между судорожными всхлипами. И насторожился. Эти интонации, в них было что-то непередаваемо… каннингемское.
«А не нырнуть ли мне в сортир, пока еще не поздно?»
Через полтора месяца на снотворном Рой Салливан перевелся на заочное отделение и уехал на Балканы, да так там и завис, вплоть до сессии.
Скорчившись на заднем сидении армейского джипа, журналист дрых без задних ног. Снотворное осталось в Лондоне. Там вообще много чего осталось.
-Знаешь, кто такие асуры, а Секач? Хотя, кого я спрашиваю… - Рой наконец закончил с рюкзаком и теперь использовал его как подушку.
-Какие-то ебучие твари из индийской мифологии.
-Вау, Секач. Ты полон сюрпризов. И даже почти в точку, надо же. Асуры – это такие демоны. Они питаются войной. Без войны они не могут существовать. А еще, когда асура умирает, тот, кто последний был рядом с ним, тоже становится асурой.
- Салли, у меня один вопрос.
-Всего один? Черт, только я настроился на лекцию по индийской мифологии.
- Как называется тяжелый наркотик, который ты принимаешь?
- Иди на хуй, Сугимура.
-Ну вот, узнаю свою подружку Салли.
- Когда-нибудь во сне я высосу тебе селезенку через пупок, так и знай.
-
-
16.11.2009 в 09:12я таки присоединяюсь к вопросу...
-
-
16.11.2009 в 09:14жизнь)))
-
-
16.11.2009 в 10:24Пишите, пишите еще больше, други. И я съем свою печень если это когда-нибудь не станет достоянием общественности )
-
-
16.11.2009 в 11:47Салли такой Салли!
И тема про асур - да. Я недавно об этом думал кстати, когда "Баталиста" перечитывал.
-
-
16.11.2009 в 15:35-
-
16.11.2009 в 18:59Думал, щас вот как приду, как напишу развернуто, а перечитал вот... и сказать нечего, кроме того, что это охуенно.