Я постоянно танцую, ногами топаю, Трясу головой, руками вот так вот делаю! Да, я немного ебнутый, люди пугаются, Особенно если в общественном транспорте.
Хоть ванильный мишка в данный момент и подвержен приступу экзистенциальной тоски, а так же апокалипсисофобии, я все-таки осмелюсь сказать, что по ходу мы задумали с ним кое-что новое, масштабное и, надеюсь, прекрасное. А если точнее - мы, Кен-чан и сам Роберт Шекли, от так от.
Да-да, в который раз маленькая писулька требует длинной преамбулы.
Я очень люблю Роберта Шекли. И у этого самого Роберта Шекли если не очень известная, но отличнейшая повесть - "Цивилизация Статуса". В ней рассказывается о будущем, где на благополучной и насквозь прототалитаренной Земле не осталось места для преступников, больных и мутантов. Им всем стирают память и ссылают на планету Омега, куда они высаживаются, зная только свое имя и приговор. Небо Омеги охраняется боевыми кораблями землян - но на самой планете полное самовластие преступников. В результате мы имеем очень злую сатиру, картинку нашего общества, вывернутую наизнанку и доведенную до абсурда.
На основе этой повести я сделал форумную ролевую игру. Конечно, многое пришлось допридумывать, кое-что - все-таки изменить, потому что а) повесть написана не ради мира, а ради другой занятной идеи б) повесть написана давно. Но все-таки, Шекли гениален, потому что даже в маленькой повести смог яркими мазками нарисовать мир, в котором можно играть, можно жить.
Конечно же, закрутилась интрига. Но прежде интриги появились персонажи, достаточно яркие, чтобы мы с ванильным мишкой посчитали их достойными чего-то большего, чем посты на форумной ролевке.
Определить, кто герой а кто злодей на планете преступников весьма затруднительно. Поэтому я не буду вешать ярлыки, а просто познакомлю вас с одним во всех отношениях притягательным человеком.
Йоритомо Камия. И... пожалуй не стоит его любить и жаловать.
Полицейские неверяще смотрели на скорчившееся посреди ковра тело.
-Неужели… все? – наконец подал голос один из детективов.
-Похоже на то, приятель. – Ответил другой, постарше, не особенно аккуратно переворачивая тело носком ботинка – Йоритомо Камия, оябун токийских якудза. Собственной персоной.
Несмотря на то, как мертвеца перекосило от газа, в нем вполне можно было узнать знаменитого мафиози. Среднего роста, средних лет, плотного телосложения. Яркая примета – родимое пятно размером с ноготь большого пальца на шее.
-Что-то не сходится. – влез третий. – он не должен был находиться в этой комнате. Мы собирались отравить его охрану, а самого Йоритомо взять живым. Он должен был находиться в следующей комнате, в кабинете. Там его взяла бы на мушку наша «крыса». Кстати, где он?
-Сейчас проверим. Сейчас все проверим. Команду быстрого реагирования сюда.
Но и в кабинете Камии они не встретили отпора. На полу лежало два трупа – двойной агент и сетайгасира токийцев. Судя по расположению тел, бедолаги застрелили друг друга.
-Не стреляйте! Пожалуйста, пожалуйста, не убивайте меня! Я ничего не сделал! –внезапно заголосили из угла, и все копы вздрогнули. Но так же быстро успокоились.
За массивным письменным столом прятался ребенок. Сначала все подумали, что это девочка, но при ближайшем рассмотрении оказалось – мальчишка лет двенадцати, просто длинноволосый и одетый в длинное цветастое кимоно.
-Про Йоритомо ходили слухи, что он педофил. – скривился один из детективов. – вечно вокруг него такие вот мальчики вертелись. Так, заканчивайте обыск, прочешите все здание на всякий пожарный. А мы с тобой, пацан, пожалуй пойдем в кар и разберемся, кто ты и откуда.
Полицейский взял ребенка на руки и вынес из здания. К счастью, видимо, эти извращенцы ничего с ним сделать не успели, потому что по дороге мальчик вполне оправился, вовсю болтал о своих родителях, о том, как хорошо им жилось в Нагасаки-2, пока его не похитили.
-Сейчас мы их обрадуем. - Коп оставил мальчишку на заднем сидении, а сам сел у руля, собираясь выйти на видеосвязь. – Номер свой домашний по…
Он обернулся и не успел закончить фразы. Ему в глаз почти на всю длину вошел допотопный стальной нож-танто. Он только успел заметить фрагмент татуировки в вороте кимоно – черно-желтый паук. Вторая главная примета оябуна токийских кланов.
Уезжать на каре Камия не собирался. Конечно, его можно было без труда запустить, введя в качестве кода номер ксивы полицейского. Но в таком случае местоположение машины смогут определить в любой момент. Нет, лучше уж на своих двоих. Он знал в этих горах все тропинки, и как добраться до надежных людей, знал тоже.
Привычным жестом заткнув полы кимоно за пояс, Йоритомо выскользнул из кара.
-Стоять, тварь! - Чья-то сильная рука впилась ему в волосы.
«Значит, все-таки заметили, что не сетайгасира и «крыса» стреляли друг в друга, а кто-то третий убил обоих».
Не зря Йоритомо Камию так часто сравнивали с ящерицей, сбрасывающей кожу при побеге. Один взмах танто – и тяжелые волосы остались в руке полицейского. Второй – и тот с удивлением смотрит, как вываливаются кишки из раны на его животе. Танто заточен так остро, что не нужно большой силы, если знаешь, как им пользоваться.
Выстрел парализатора настиг Камию уже совсем недалеко от кромки леса. Полицейские кольцом обступили застывшее на земле в неестественной позе тельце. С детского личика, такого невозмутимого из-за действия парализующего средства, на них вполне осмысленно смотрели абсолютно взрослые глаза. Большие сильные мужчины даже и не думали, что это может быть так страшно.
Никто не решался дотронуться до Йоритомо, как будто он и правда был ядовитой гадиной. Он – или черно-желтые пауки в паутине, вытатуированные по всем правилам на его спину, ягодицах и задних сторонах бедер и предплечий.
Разумеется, суд был не просто закрытым – он был тайной международного масштаба. Земляне должны быть непоколебимо уверены, что если на их прекрасной планете еще и существуют преступления, то очень мелкие и очень редко. Могущественный преступный синдикат? О чем вы вообще?
Трудность в ходе процесса возникла только одна – когда решали, по какой статье высылать Йоритомо Камию.
Де факто якудза был мутантом, а их всегда высаживали отдельной партией и сразу отправляли в гетто для подобных уродов. Камия болел редким генетическим недугом – замедленным старением. Он не был карликом, он рос – просто очень-очень медленно. В результате под внешностью маленького мальчика скрывался вполне себе взрослый мужчина тридцати лет.
Йоритомо, видимо, таким раскладом остался недоволен. Потому как иначе чем провокацией на последнем заседании суда его поступок нельзя было назвать. Подумать только, никто и представить не мог, что самыми обычными человеческими, более того, детскими ногтями можно оставить такие жуткие борозды на лице судьи. А уж откушенная мочка уха и чуть было не разорванная артерия ни в какие ворота не лезли. Гетто мутантов теперь было слишком мягким наказанием. Нет, пусть уж лучше он окажется в толпе подонков и бандитов, больших, сильных и очень злых – без памяти и с беспомощным худеньким мальчишеским телом. Но Камию такой расклад, к удивлению всех окружающих, казалось, вполне устроил. Перед операцией по стиранию памяти он даже сложил хокку.
Помнит не разум.
Помнят руки и тело.
Я всех вас вспомню.
Вступает друг Юми и...
Альфонсо Каррера
читать дальше- Одного не пойму. У тебя же все было.
Глаза блестящие и черные, как маслины. Челка. Острый розовый кончик медленно выскальзывает из сомкнутых губ, подбирает с нижней ванильные крошки, прячется снова и уже внутри подчищает остатки пончика между щеками и деснами. Подвижный бугорок от языка скользит вдоль правой щеки, под верхней губой, вдоль левой…
- Почему все, кто меня допрашивает, так потеют?
Беркли прямо чувствовал, как у него вздулись вены на шее, а по нему это было всегда чертовски заметно. Маленький итальяшка, оказалось, был не из тех, кого пугают признаки гнева.
- Потому что ты гребаный ублюдок, и желание раздавить твои пальцы каблуком по очереди настолько трудно сдержать, что пот так и льется.
- Как непрофессионально, - цокнул языком засранец.
Скользкие глаза. Как будто лезут в горло, глоток теплого подсолнечного масла, катающийся по пищеводу и не знающий, то ли провалиться наконец в желудок, то ли выйти с литром желчи и полупереваренным утренним сэндвичем.
- Беркли, - предостерегающе выговорил Сэм Хисборн. – Полегче.
- Засунь себе знаешь куда.
Альфонсо Каррера, двадцать три года, отец медиамагнат и гипертоник, мать – жена медиамагната, любит обертывания из водорослей и жертвовать деньги на фонды.
У него все было.
Пятнадцать лет – банда воришек-стритрейсеров.
Шестнадцать лет – наркоторговля.
Восемнадцать лет – проституция.
Двадцать один – под видом модельного агента заманивал девушек, сажал на героин, отслуживших и провинившихся казнил собственноручно. Только доказанных жертв тридцать две. Тридцать две девчушки в собственной блевотине, или синие от удавки, или красные от крови.
Полегче тебе в жопу, Хисборн. Трусливый бурундук.
- Детектив, вы задали мне тот вопрос потому что в остальных больше нет смысла?
- Вот именно, Каррера.
- То есть, у меня нет шансов?
Маленькие победы воодушевляют. Бесстрашие и моральное уродство суть одно, и по большому счету сплошная чепуха. Они все боятся. Когда знают, что с ними будет – боятся и тают как снеговики, из-под низа, может под его неудобным стулом уже натекает лужица. Маленький подлец.
Вены Лайонела Беркли ушли обратно под кожу, и торжество человечности заставило накинуть градус тепла в голос:
- Да, тебе уже ничего не поможет. Считай, что это наш последний разговор.
- Хм… Может, тогда запрем изнутри дверь и напоследок поиграем в сердитых полицейских и бедного отчаявшегося заплаканного смертника? А, Сэм? Сэм точно хочет, - расплылся в ухмылке Альфонсо и подмигнул Хисборну, подозрительно проехавшемуся потными ладонями по подлокотникам стула. – Детектив Беркли, ваши вздутые вены похожи на угрей под кожей, я оближу их все до единой. Ну давайте, у нас же есть еще минут пятнадцать, в вашем возрасте больше и не надо.
Детектив считал себя профессионалом, в это подразумевает, что тебя, матерящегося, не должны оттаскивать от подследственного, заливающегося хохотом, несмотря на кровь, хлещущую из разбитого носа.
Непрекращающийся высокий чуть визгливый хохот, как вечный металлический скрежет в ушах, все дальше, и дальше, когда его уводят, а в ушах звенит, звенит, звенит. Ощерившийся шакаленок, кровь на белых зубах и дивные раскосые маслины, такие черные, что совсем без зрачков.
- Сдохнет там, психопат, - проговорил Хисборн и невольно облизнул губы, не языком, а втянув их внутрь. – Надо же, даже бабла отца не хватило чтоб отмазать.
- Клянусь, Сэм, сегодня тебе лучше мне на глаза не попадаться лишний раз, - Лайонел Беркли так взглянул на напарника, что тот моментально перешел в газообразное состояние и испарился.
Детектив в ярости так жахнул ногой по стулу, что тот улетел в другой угол. Альфонсо Каррера после суда отправлялся на Омегу, где должен был в лучшем случае сдохнуть быстро. Он, Беркли, лично вот так отправил многих и видел, как они рыдали, клялись, молились, просили, умоляли, боялись.
Почему-то не было ощущения победы.
Высокий пронзительный хохот даже не думал смолкать у него в голове.
Третий пошел Ж) хотя на этот раз их будет куда больше, чем трое.
Эван Роу
-Просто делай, как я скажу, Роу. Подпиши признательные показания.
Детектив Линдон сидел, обхватив руками спинку стула, и смотрел, как за другим концом стола горько плачет здоровенный парень. Выглядело это ни разу не жалко. Так плачут обычно, когда происходит что-то действительно очень плохое.
"эх, Эван-Эван. Дурак ты конечно, что в спецагенты пошел. Патрулировал бы свой городок, отчитывал бы раз в неделю пожилого соседа, перебравшего вишневого вина и ущипнувшего за попу почтальоншу. Да и я не доглядел. Надо было сразу понять, что вся эта история с двойным агентом - подстава от начала и до конца!"
-Но как же это... зачем... я же не сделал ничего! Я читал обвинение... там пишут, что я кого-то убил, кому-то наркотики продавал, заложников брал каких-то... Барри! Барри, что тут на хрен происходит?! Ты же знаешь, я ничего не сделал, Барри!
Роу даже лицо вытереть не мог - его большие крепкие кулаки были упрятаны я тяжелые стальные рукавицы-наручники.
Линдон знал отлично, кто на самом деле сделал все, что приписали Эвану. Знал, какая это большая шишка, и был уверен - как бы что ни повернулось, напарника упекут все равно. И лететь на далекую Омегу вслед за Роу не собирался. Но еще можно попытаться помочь хотя бы его семье.
-Не ори на меня, Эван. Это не поможет. Тебе ничего уже не поможет. И не спрашивай меня ни о чем. Послушай, Эван. Ты все равно отправишься на Омегу. Но подумай о своей семье, они-то здесь останутся. Если ты подпишешь документы - никто ни о чем не узнает. Мы скажем, что ты погиб, и даже тела спасти не удалось. Ты только представь, что будет с твоими родителями, с твоими сестренками, если объявят во всеуслышанье, что они - семья преступника, убийцы и террориста! Твой отец больше никогда нигде не сможет работать! А какое будущее ждет твоих девочек? Подпиши показания, Роу. Это все, что тебе осталось.
Барри говорил правду. Начальство и правда не имело никакого желания придавать историю огласке. Все будут довольны, если ничего не всплывет на поверхность.
Бедняга Эван Роу... молодой, здоровый, красивый парень. Ну прямо лицо с плаката соц-рекламы "мы здесь, чтобы помочь Вам. Полиция Нью-Нью-Йорка". А самое обидное - он и правда не подонок. Он действительно очень добрый и хороший человек. Смелый и сильный. Но дурак. Какой же дурак. Видимо, за это и расплачивается. Но не слишком ли дорогая цена.
-Как же так... как же так... - продолжает шептать парень скорее машинально. - неужели ничего уже не сделать? Как же так можно... - Но Линдон видит: Эван уже все понял. Дурак он, конечно. Но не идиот.
Барри подошел к Роу и расстегнул наручники. Парень тут же судорожно запустил руку за пазуху, доставая оттуда что-то плоское и мятое. Надо же, фотография! Сколько лет люди уже не печатают фотографий на бумаге, интересно знать. Ну, разве что отдельные любители старья. Эван прижимает измятую бумажку к губам, зачем-то ко лбу, зажмуривает глаза, но слезы все равно стекают по его щекам. Барри не надо заглядывать на фото, чтобы знать, кто там. Там мужчина слегка за пятьдесят, такой же здоровенный, как и Роу, только поседевший и с веселыми морщинами у рта. Там невысокая приятная женщина, наверняка у нее смешная вычурная прическа, Эван рассказывал, она такие любит. А еще у Эвана ее глаза. И обязательно две девчонки-близняшки, тоже как с картинки, обе блондинистые и озорные. А может, и сам Роу. Тогда девочки наверняка обнимают его за ноги.
Эван делает глубокий вдох и подписывает признательные показания. Линдон замечает, что скрипит зубами от бессильной злости.
Жирный такой УПД.
Кен-чан рассказывает ужасти всякие про злыдня писюкастого Ж))))
Энтони Лавджой
Они до последнего думали, что взяли не того.
- Анна Паркер – двенадцать лет, Сьюзн Келли – десять лет, Джейсон Лессер – десять лет, Джон Энгель – одиннадцать лет…
Детектив запнулся посередине списка и нерешительно поднял глаза на мужчину за столом напротив себя.
На вид лет сорок, подтянутый, аккуратная стрижка, гладко выбритое лицо, классический деловой костюм, шелковый галстук, очки в тонкой оправе, золотые часы, наверное, стоимостью в три-четыре его, детектива Томсона, месячных оклада.
- Кларисса Айкау – девять лет…
Младший детектив почувствовал, как у него вспотела поясница. Не прошло и десяти минут, а ему вдруг стало очень неприятно находиться в одном помещении с этим человеком. Он как-то внезапно вспомнил, что испытывал нечто подобное на похоронах своей бабушки Элизабет, когда родственники еще не собрались, и он был вынужден просидеть три часа в комнате наедине с трупом.
Острые как иглы ярко-голубые глаза Энтони Лавджоя следили за каждым движением детектива так пристально, что Томсону время от времени хотелось спрятаться от них куда угодно, хотя бы даже и под стол, главное чтобы подальше.
- У вас есть ко мне конкретные вопросы или вы будете и дальше испытывать мое терпение? – красивый глубокий баритон прозвучал в стенах комнаты допроса настолько неестественно, что детектив вздрогнул.
- Если вы не в силах исполнить свои обязанности, будьте любезны, пригласите более квалифицированного работника.
Подавив в себе очередной приступ паранойи, детектив сложил разрозненные бумажные листы с материалами дела, поднял стопку и постучал ее краем по столу.
Они все сомневались. Пятнадцать жертв, все в возрасте от восьми до четырнадцати лет, почерк всегда один и тот же – изнасилование, затем убийство. Чаще всего орудием убийства служила удавка, реже тупые предметы, такие как камень или железная труба.
Любители громких кличек называли его и «Новый Потрошитель», «Удавка», «Мясник». Потом еще и пресса проявила фантазию: «Мусорщик», «Уборщик» - трупы чаще всего находили в мусорных баках и на свалках. В итоге, когда Томсон брался за расследование, у него в голове прочно закрепился образ огромного дикого зубастого мутанта с тесаком и руками по локоть в крови.
И вот теперь в качестве подозреваемого перед ним сидел самый высокооплачиваемый адвокат в стране. Не шутка ли?
И мало того что он принципиально изводил Томсона своим показушно пренебрежительным отношением, мало того что распространял вокруг себя этот блядский запах дорогущего одеколона, так еще и всем своим видом вызывал паническое желание бежать как можно дальше и как можно быстрее.
- Девид Кент – четырнадцать лет…
На судебном процессе он отказался от адвоката и заявил, что сам будет защищать себя. Кажется это было первое дело, которое он проиграл.
Обычно приговор о ссылке ломает людей, срывает с них маски, за которыми обнаруживаются уродливые и чудовищные натуры. Но когда Томсону выдался шанс побеседовать с Лавджоем в последний раз, то детектив мог бы поклясться, что адвокат вообще не изменился. Никакой печати отчаяния, ненависти или раскаяния на лице, единственное только - ему больше не имело смысла скрывать содеянное. Психологи разводили руками и сдавали пустые листы для медицинского заключения.
- Вы хотите узнать как я убивал их? – Лавджой лениво повернул голову в сторону детектива и расплылся в улыбке, от которой замерзала кровь в венах.
Томсон добился исключительного права присутствовать перед обработкой, хотя он отлично понимал, что адвокат будет как обычно выводить его из себя.
- Однажды на улице ко мне подошел мальчик лет одиннадцати и что-то у меня спросил. Я даже не расслышал о чем он говорил, предложил подвезти. Вывез на какую-то стройку за городом, трахнул, а потом размозжил камнем голову так, что у него из ушей полезли мозги. Прямо на песок…Знаете, я даже буду рад забыть это. Не самое аппетитное зрелище.
Ну и я не дремлю, и рад познакомить вас с очередным героем будущей саги (муахахахаха). Этот тип пусть не своими руками, но убил горааааааздо больше людей, чем все предыдущие вместе взятые.
Айзек Рихтер
Шила в мешке не утаишь. Никто и предположить не мог, что в их времена тотального благополучия кто-то окажется способен совершить такое преступление, что скрыть его будет просто невозможно. Вездесущая сеть, скорость передачи информации – как ни старайся, сколько ни запрещай, все равно мир узнает о кровавом восстании в Индии, о жестокой секте и геноциде в захваченных бунтарями областях.
Пришлось поступать по старинке – давить, забрасывать бомбами, выжигать из лазера, оперативно переименовав местное мирное население в «неизбежные жертвы».
Но все понимали, что для окончательной победы мировому сообществу нужен лидер. Тот, кто питает бунт деньгами и кровью, а тщеславных местных бандитов, наемников и богатеев – возможностью легкой наживы и территориями. Пока Айзек Рихтер на свободе – восстание не удастся подавить. Даже если его прекратят в Индии, этот изворотливый психопат обязательно исчезнет и всплывет в какой-нибудь другой стране, где традиции все еще могут тягаться с прогрессом.
В результате, только распыление огромного количества усыпляющего газа помогло захватить город и верхушку восставших. Две трети людей, находившихся в городе, кстати, так и не удалось потом откачать. Но всем уже было плевать.
Когда что-либо уже никак нельзя скрыть или замять – из этого надо делать шоу.
Суд над Айзеком Рихтером транслировался по всему миру. СМИ-магнаты невольно сделали момент его краха одновременно и пиком популярности. Все было обставлено более чем внушительно. Судья хорошо поставленным суровым голосом (за этот голос его и взяли) зачитывал сначала список преступлений (такой длинный, что пришлось делать антракт), а затем – приговор. Скучать зрителю не давали: на огромных экранах в зале суда транслировались документальные записи, отрывки из интервью с независимыми журналистами, записи демонстраций. Одни словом, все, что подтверждало вину Айзека, и так очевидную. Сам Рихтер за весь суд не произнес не слова – ему просто не позволили. Мужчина был надежно упакован в смирительную рубашку, на всякий случай еще и связан, а в рот ему вставили кляп. Нет, никто не опасался, что Айзек скажет что-то не то, или попробует сбежать – это было невозможно. Просто перед казнью он уже несколько раз пытался покончить с собой. И, если бы не отменная реакция одного из спецагентов, непременно откусил бы себе язык.
По этим же причинам никто не собирался давать Рихтеру право последнего слова. Сразу после суда его повезли в кабинет для процедуры стирания памяти, которая тоже транслировалась по всему миру.
Во время процесса и до той самой минуты, когда ему сделали усыпляющий укол, мужчина не проявлял никакого интереса к происходящему. Его серые с синим отливом глаза, обычно такие хлесткие и внимательные, теперь были прикрыты длинными прядями упавших на лицо спутанных волос. Но если кто и пытался всмотреться в глаза этого страшного человека, то видел там только свое отражение, не более.
А сам Айзек видел другое.
Смуглая женщина средних лет, с темными волосами, в красном сари. У нее золотые браслеты на руках и ногах, золотой пояс, ярко подведенные глаза. Огромные черные глаза. Женщина сидит на земле, скрестив ноги. Затем она начинает танцевать под звуки народных индийских песнопений.
О Победоносная!
Освобождающая от оков смерти и жизни
Охранительница
Носящая ожерелье из черепов
Мать всего, всепрощающая...
Руки женщины двигаются так быстро и четко, как будто она механическая кукла. Ее глаза так же стремительно меняют выражения. Они то печальные, то радостные, то добрые, то полные неги, а то абсолютно безумные, пугающие. Заунывный голос превращается в непонятную скороговорку, ритм все убыстряется, женщина тоже пляшет все быстрее, выбивая пятками пыль из земли.
Танец грозной богини Кали – вот, пожалуй, единственное, о чем Айзеку было жаль забывать. Кроме него, на Земле для Рихтера не осталось ничего важного. Если его схватили - значит, так угодно богам. Значит, своего Мессию он найдет на планете Омега. Боги не оставят его и там. Судьи смогут стереть ему память – но стереть его судьбу они не смогут никогда.
З.Ы. А Кен-чан тем временем тоже не сидит сложа рук, начиная потихоньку визуализировать героев истории:
www.diary.ru/~Imp181/p88916354.htm - их там уже трое)))))
Да-да, в который раз маленькая писулька требует длинной преамбулы.
Я очень люблю Роберта Шекли. И у этого самого Роберта Шекли если не очень известная, но отличнейшая повесть - "Цивилизация Статуса". В ней рассказывается о будущем, где на благополучной и насквозь прототалитаренной Земле не осталось места для преступников, больных и мутантов. Им всем стирают память и ссылают на планету Омега, куда они высаживаются, зная только свое имя и приговор. Небо Омеги охраняется боевыми кораблями землян - но на самой планете полное самовластие преступников. В результате мы имеем очень злую сатиру, картинку нашего общества, вывернутую наизнанку и доведенную до абсурда.
На основе этой повести я сделал форумную ролевую игру. Конечно, многое пришлось допридумывать, кое-что - все-таки изменить, потому что а) повесть написана не ради мира, а ради другой занятной идеи б) повесть написана давно. Но все-таки, Шекли гениален, потому что даже в маленькой повести смог яркими мазками нарисовать мир, в котором можно играть, можно жить.
Конечно же, закрутилась интрига. Но прежде интриги появились персонажи, достаточно яркие, чтобы мы с ванильным мишкой посчитали их достойными чего-то большего, чем посты на форумной ролевке.
Определить, кто герой а кто злодей на планете преступников весьма затруднительно. Поэтому я не буду вешать ярлыки, а просто познакомлю вас с одним во всех отношениях притягательным человеком.
Йоритомо Камия. И... пожалуй не стоит его любить и жаловать.
Полицейские неверяще смотрели на скорчившееся посреди ковра тело.
-Неужели… все? – наконец подал голос один из детективов.
-Похоже на то, приятель. – Ответил другой, постарше, не особенно аккуратно переворачивая тело носком ботинка – Йоритомо Камия, оябун токийских якудза. Собственной персоной.
Несмотря на то, как мертвеца перекосило от газа, в нем вполне можно было узнать знаменитого мафиози. Среднего роста, средних лет, плотного телосложения. Яркая примета – родимое пятно размером с ноготь большого пальца на шее.
-Что-то не сходится. – влез третий. – он не должен был находиться в этой комнате. Мы собирались отравить его охрану, а самого Йоритомо взять живым. Он должен был находиться в следующей комнате, в кабинете. Там его взяла бы на мушку наша «крыса». Кстати, где он?
-Сейчас проверим. Сейчас все проверим. Команду быстрого реагирования сюда.
Но и в кабинете Камии они не встретили отпора. На полу лежало два трупа – двойной агент и сетайгасира токийцев. Судя по расположению тел, бедолаги застрелили друг друга.
-Не стреляйте! Пожалуйста, пожалуйста, не убивайте меня! Я ничего не сделал! –внезапно заголосили из угла, и все копы вздрогнули. Но так же быстро успокоились.
За массивным письменным столом прятался ребенок. Сначала все подумали, что это девочка, но при ближайшем рассмотрении оказалось – мальчишка лет двенадцати, просто длинноволосый и одетый в длинное цветастое кимоно.
-Про Йоритомо ходили слухи, что он педофил. – скривился один из детективов. – вечно вокруг него такие вот мальчики вертелись. Так, заканчивайте обыск, прочешите все здание на всякий пожарный. А мы с тобой, пацан, пожалуй пойдем в кар и разберемся, кто ты и откуда.
Полицейский взял ребенка на руки и вынес из здания. К счастью, видимо, эти извращенцы ничего с ним сделать не успели, потому что по дороге мальчик вполне оправился, вовсю болтал о своих родителях, о том, как хорошо им жилось в Нагасаки-2, пока его не похитили.
-Сейчас мы их обрадуем. - Коп оставил мальчишку на заднем сидении, а сам сел у руля, собираясь выйти на видеосвязь. – Номер свой домашний по…
Он обернулся и не успел закончить фразы. Ему в глаз почти на всю длину вошел допотопный стальной нож-танто. Он только успел заметить фрагмент татуировки в вороте кимоно – черно-желтый паук. Вторая главная примета оябуна токийских кланов.
Уезжать на каре Камия не собирался. Конечно, его можно было без труда запустить, введя в качестве кода номер ксивы полицейского. Но в таком случае местоположение машины смогут определить в любой момент. Нет, лучше уж на своих двоих. Он знал в этих горах все тропинки, и как добраться до надежных людей, знал тоже.
Привычным жестом заткнув полы кимоно за пояс, Йоритомо выскользнул из кара.
-Стоять, тварь! - Чья-то сильная рука впилась ему в волосы.
«Значит, все-таки заметили, что не сетайгасира и «крыса» стреляли друг в друга, а кто-то третий убил обоих».
Не зря Йоритомо Камию так часто сравнивали с ящерицей, сбрасывающей кожу при побеге. Один взмах танто – и тяжелые волосы остались в руке полицейского. Второй – и тот с удивлением смотрит, как вываливаются кишки из раны на его животе. Танто заточен так остро, что не нужно большой силы, если знаешь, как им пользоваться.
Выстрел парализатора настиг Камию уже совсем недалеко от кромки леса. Полицейские кольцом обступили застывшее на земле в неестественной позе тельце. С детского личика, такого невозмутимого из-за действия парализующего средства, на них вполне осмысленно смотрели абсолютно взрослые глаза. Большие сильные мужчины даже и не думали, что это может быть так страшно.
Никто не решался дотронуться до Йоритомо, как будто он и правда был ядовитой гадиной. Он – или черно-желтые пауки в паутине, вытатуированные по всем правилам на его спину, ягодицах и задних сторонах бедер и предплечий.
Разумеется, суд был не просто закрытым – он был тайной международного масштаба. Земляне должны быть непоколебимо уверены, что если на их прекрасной планете еще и существуют преступления, то очень мелкие и очень редко. Могущественный преступный синдикат? О чем вы вообще?
Трудность в ходе процесса возникла только одна – когда решали, по какой статье высылать Йоритомо Камию.
Де факто якудза был мутантом, а их всегда высаживали отдельной партией и сразу отправляли в гетто для подобных уродов. Камия болел редким генетическим недугом – замедленным старением. Он не был карликом, он рос – просто очень-очень медленно. В результате под внешностью маленького мальчика скрывался вполне себе взрослый мужчина тридцати лет.
Йоритомо, видимо, таким раскладом остался недоволен. Потому как иначе чем провокацией на последнем заседании суда его поступок нельзя было назвать. Подумать только, никто и представить не мог, что самыми обычными человеческими, более того, детскими ногтями можно оставить такие жуткие борозды на лице судьи. А уж откушенная мочка уха и чуть было не разорванная артерия ни в какие ворота не лезли. Гетто мутантов теперь было слишком мягким наказанием. Нет, пусть уж лучше он окажется в толпе подонков и бандитов, больших, сильных и очень злых – без памяти и с беспомощным худеньким мальчишеским телом. Но Камию такой расклад, к удивлению всех окружающих, казалось, вполне устроил. Перед операцией по стиранию памяти он даже сложил хокку.
Помнит не разум.
Помнят руки и тело.
Я всех вас вспомню.
Вступает друг Юми и...
Альфонсо Каррера
читать дальше- Одного не пойму. У тебя же все было.
Глаза блестящие и черные, как маслины. Челка. Острый розовый кончик медленно выскальзывает из сомкнутых губ, подбирает с нижней ванильные крошки, прячется снова и уже внутри подчищает остатки пончика между щеками и деснами. Подвижный бугорок от языка скользит вдоль правой щеки, под верхней губой, вдоль левой…
- Почему все, кто меня допрашивает, так потеют?
Беркли прямо чувствовал, как у него вздулись вены на шее, а по нему это было всегда чертовски заметно. Маленький итальяшка, оказалось, был не из тех, кого пугают признаки гнева.
- Потому что ты гребаный ублюдок, и желание раздавить твои пальцы каблуком по очереди настолько трудно сдержать, что пот так и льется.
- Как непрофессионально, - цокнул языком засранец.
Скользкие глаза. Как будто лезут в горло, глоток теплого подсолнечного масла, катающийся по пищеводу и не знающий, то ли провалиться наконец в желудок, то ли выйти с литром желчи и полупереваренным утренним сэндвичем.
- Беркли, - предостерегающе выговорил Сэм Хисборн. – Полегче.
- Засунь себе знаешь куда.
Альфонсо Каррера, двадцать три года, отец медиамагнат и гипертоник, мать – жена медиамагната, любит обертывания из водорослей и жертвовать деньги на фонды.
У него все было.
Пятнадцать лет – банда воришек-стритрейсеров.
Шестнадцать лет – наркоторговля.
Восемнадцать лет – проституция.
Двадцать один – под видом модельного агента заманивал девушек, сажал на героин, отслуживших и провинившихся казнил собственноручно. Только доказанных жертв тридцать две. Тридцать две девчушки в собственной блевотине, или синие от удавки, или красные от крови.
Полегче тебе в жопу, Хисборн. Трусливый бурундук.
- Детектив, вы задали мне тот вопрос потому что в остальных больше нет смысла?
- Вот именно, Каррера.
- То есть, у меня нет шансов?
Маленькие победы воодушевляют. Бесстрашие и моральное уродство суть одно, и по большому счету сплошная чепуха. Они все боятся. Когда знают, что с ними будет – боятся и тают как снеговики, из-под низа, может под его неудобным стулом уже натекает лужица. Маленький подлец.
Вены Лайонела Беркли ушли обратно под кожу, и торжество человечности заставило накинуть градус тепла в голос:
- Да, тебе уже ничего не поможет. Считай, что это наш последний разговор.
- Хм… Может, тогда запрем изнутри дверь и напоследок поиграем в сердитых полицейских и бедного отчаявшегося заплаканного смертника? А, Сэм? Сэм точно хочет, - расплылся в ухмылке Альфонсо и подмигнул Хисборну, подозрительно проехавшемуся потными ладонями по подлокотникам стула. – Детектив Беркли, ваши вздутые вены похожи на угрей под кожей, я оближу их все до единой. Ну давайте, у нас же есть еще минут пятнадцать, в вашем возрасте больше и не надо.
Детектив считал себя профессионалом, в это подразумевает, что тебя, матерящегося, не должны оттаскивать от подследственного, заливающегося хохотом, несмотря на кровь, хлещущую из разбитого носа.
Непрекращающийся высокий чуть визгливый хохот, как вечный металлический скрежет в ушах, все дальше, и дальше, когда его уводят, а в ушах звенит, звенит, звенит. Ощерившийся шакаленок, кровь на белых зубах и дивные раскосые маслины, такие черные, что совсем без зрачков.
- Сдохнет там, психопат, - проговорил Хисборн и невольно облизнул губы, не языком, а втянув их внутрь. – Надо же, даже бабла отца не хватило чтоб отмазать.
- Клянусь, Сэм, сегодня тебе лучше мне на глаза не попадаться лишний раз, - Лайонел Беркли так взглянул на напарника, что тот моментально перешел в газообразное состояние и испарился.
Детектив в ярости так жахнул ногой по стулу, что тот улетел в другой угол. Альфонсо Каррера после суда отправлялся на Омегу, где должен был в лучшем случае сдохнуть быстро. Он, Беркли, лично вот так отправил многих и видел, как они рыдали, клялись, молились, просили, умоляли, боялись.
Почему-то не было ощущения победы.
Высокий пронзительный хохот даже не думал смолкать у него в голове.
Третий пошел Ж) хотя на этот раз их будет куда больше, чем трое.
Эван Роу
-Просто делай, как я скажу, Роу. Подпиши признательные показания.
Детектив Линдон сидел, обхватив руками спинку стула, и смотрел, как за другим концом стола горько плачет здоровенный парень. Выглядело это ни разу не жалко. Так плачут обычно, когда происходит что-то действительно очень плохое.
"эх, Эван-Эван. Дурак ты конечно, что в спецагенты пошел. Патрулировал бы свой городок, отчитывал бы раз в неделю пожилого соседа, перебравшего вишневого вина и ущипнувшего за попу почтальоншу. Да и я не доглядел. Надо было сразу понять, что вся эта история с двойным агентом - подстава от начала и до конца!"
-Но как же это... зачем... я же не сделал ничего! Я читал обвинение... там пишут, что я кого-то убил, кому-то наркотики продавал, заложников брал каких-то... Барри! Барри, что тут на хрен происходит?! Ты же знаешь, я ничего не сделал, Барри!
Роу даже лицо вытереть не мог - его большие крепкие кулаки были упрятаны я тяжелые стальные рукавицы-наручники.
Линдон знал отлично, кто на самом деле сделал все, что приписали Эвану. Знал, какая это большая шишка, и был уверен - как бы что ни повернулось, напарника упекут все равно. И лететь на далекую Омегу вслед за Роу не собирался. Но еще можно попытаться помочь хотя бы его семье.
-Не ори на меня, Эван. Это не поможет. Тебе ничего уже не поможет. И не спрашивай меня ни о чем. Послушай, Эван. Ты все равно отправишься на Омегу. Но подумай о своей семье, они-то здесь останутся. Если ты подпишешь документы - никто ни о чем не узнает. Мы скажем, что ты погиб, и даже тела спасти не удалось. Ты только представь, что будет с твоими родителями, с твоими сестренками, если объявят во всеуслышанье, что они - семья преступника, убийцы и террориста! Твой отец больше никогда нигде не сможет работать! А какое будущее ждет твоих девочек? Подпиши показания, Роу. Это все, что тебе осталось.
Барри говорил правду. Начальство и правда не имело никакого желания придавать историю огласке. Все будут довольны, если ничего не всплывет на поверхность.
Бедняга Эван Роу... молодой, здоровый, красивый парень. Ну прямо лицо с плаката соц-рекламы "мы здесь, чтобы помочь Вам. Полиция Нью-Нью-Йорка". А самое обидное - он и правда не подонок. Он действительно очень добрый и хороший человек. Смелый и сильный. Но дурак. Какой же дурак. Видимо, за это и расплачивается. Но не слишком ли дорогая цена.
-Как же так... как же так... - продолжает шептать парень скорее машинально. - неужели ничего уже не сделать? Как же так можно... - Но Линдон видит: Эван уже все понял. Дурак он, конечно. Но не идиот.
Барри подошел к Роу и расстегнул наручники. Парень тут же судорожно запустил руку за пазуху, доставая оттуда что-то плоское и мятое. Надо же, фотография! Сколько лет люди уже не печатают фотографий на бумаге, интересно знать. Ну, разве что отдельные любители старья. Эван прижимает измятую бумажку к губам, зачем-то ко лбу, зажмуривает глаза, но слезы все равно стекают по его щекам. Барри не надо заглядывать на фото, чтобы знать, кто там. Там мужчина слегка за пятьдесят, такой же здоровенный, как и Роу, только поседевший и с веселыми морщинами у рта. Там невысокая приятная женщина, наверняка у нее смешная вычурная прическа, Эван рассказывал, она такие любит. А еще у Эвана ее глаза. И обязательно две девчонки-близняшки, тоже как с картинки, обе блондинистые и озорные. А может, и сам Роу. Тогда девочки наверняка обнимают его за ноги.
Эван делает глубокий вдох и подписывает признательные показания. Линдон замечает, что скрипит зубами от бессильной злости.
Жирный такой УПД.
Кен-чан рассказывает ужасти всякие про злыдня писюкастого Ж))))
Энтони Лавджой
Они до последнего думали, что взяли не того.
- Анна Паркер – двенадцать лет, Сьюзн Келли – десять лет, Джейсон Лессер – десять лет, Джон Энгель – одиннадцать лет…
Детектив запнулся посередине списка и нерешительно поднял глаза на мужчину за столом напротив себя.
На вид лет сорок, подтянутый, аккуратная стрижка, гладко выбритое лицо, классический деловой костюм, шелковый галстук, очки в тонкой оправе, золотые часы, наверное, стоимостью в три-четыре его, детектива Томсона, месячных оклада.
- Кларисса Айкау – девять лет…
Младший детектив почувствовал, как у него вспотела поясница. Не прошло и десяти минут, а ему вдруг стало очень неприятно находиться в одном помещении с этим человеком. Он как-то внезапно вспомнил, что испытывал нечто подобное на похоронах своей бабушки Элизабет, когда родственники еще не собрались, и он был вынужден просидеть три часа в комнате наедине с трупом.
Острые как иглы ярко-голубые глаза Энтони Лавджоя следили за каждым движением детектива так пристально, что Томсону время от времени хотелось спрятаться от них куда угодно, хотя бы даже и под стол, главное чтобы подальше.
- У вас есть ко мне конкретные вопросы или вы будете и дальше испытывать мое терпение? – красивый глубокий баритон прозвучал в стенах комнаты допроса настолько неестественно, что детектив вздрогнул.
- Если вы не в силах исполнить свои обязанности, будьте любезны, пригласите более квалифицированного работника.
Подавив в себе очередной приступ паранойи, детектив сложил разрозненные бумажные листы с материалами дела, поднял стопку и постучал ее краем по столу.
Они все сомневались. Пятнадцать жертв, все в возрасте от восьми до четырнадцати лет, почерк всегда один и тот же – изнасилование, затем убийство. Чаще всего орудием убийства служила удавка, реже тупые предметы, такие как камень или железная труба.
Любители громких кличек называли его и «Новый Потрошитель», «Удавка», «Мясник». Потом еще и пресса проявила фантазию: «Мусорщик», «Уборщик» - трупы чаще всего находили в мусорных баках и на свалках. В итоге, когда Томсон брался за расследование, у него в голове прочно закрепился образ огромного дикого зубастого мутанта с тесаком и руками по локоть в крови.
И вот теперь в качестве подозреваемого перед ним сидел самый высокооплачиваемый адвокат в стране. Не шутка ли?
И мало того что он принципиально изводил Томсона своим показушно пренебрежительным отношением, мало того что распространял вокруг себя этот блядский запах дорогущего одеколона, так еще и всем своим видом вызывал паническое желание бежать как можно дальше и как можно быстрее.
- Девид Кент – четырнадцать лет…
На судебном процессе он отказался от адвоката и заявил, что сам будет защищать себя. Кажется это было первое дело, которое он проиграл.
Обычно приговор о ссылке ломает людей, срывает с них маски, за которыми обнаруживаются уродливые и чудовищные натуры. Но когда Томсону выдался шанс побеседовать с Лавджоем в последний раз, то детектив мог бы поклясться, что адвокат вообще не изменился. Никакой печати отчаяния, ненависти или раскаяния на лице, единственное только - ему больше не имело смысла скрывать содеянное. Психологи разводили руками и сдавали пустые листы для медицинского заключения.
- Вы хотите узнать как я убивал их? – Лавджой лениво повернул голову в сторону детектива и расплылся в улыбке, от которой замерзала кровь в венах.
Томсон добился исключительного права присутствовать перед обработкой, хотя он отлично понимал, что адвокат будет как обычно выводить его из себя.
- Однажды на улице ко мне подошел мальчик лет одиннадцати и что-то у меня спросил. Я даже не расслышал о чем он говорил, предложил подвезти. Вывез на какую-то стройку за городом, трахнул, а потом размозжил камнем голову так, что у него из ушей полезли мозги. Прямо на песок…Знаете, я даже буду рад забыть это. Не самое аппетитное зрелище.
Ну и я не дремлю, и рад познакомить вас с очередным героем будущей саги (муахахахаха). Этот тип пусть не своими руками, но убил горааааааздо больше людей, чем все предыдущие вместе взятые.
Айзек Рихтер
Шила в мешке не утаишь. Никто и предположить не мог, что в их времена тотального благополучия кто-то окажется способен совершить такое преступление, что скрыть его будет просто невозможно. Вездесущая сеть, скорость передачи информации – как ни старайся, сколько ни запрещай, все равно мир узнает о кровавом восстании в Индии, о жестокой секте и геноциде в захваченных бунтарями областях.
Пришлось поступать по старинке – давить, забрасывать бомбами, выжигать из лазера, оперативно переименовав местное мирное население в «неизбежные жертвы».
Но все понимали, что для окончательной победы мировому сообществу нужен лидер. Тот, кто питает бунт деньгами и кровью, а тщеславных местных бандитов, наемников и богатеев – возможностью легкой наживы и территориями. Пока Айзек Рихтер на свободе – восстание не удастся подавить. Даже если его прекратят в Индии, этот изворотливый психопат обязательно исчезнет и всплывет в какой-нибудь другой стране, где традиции все еще могут тягаться с прогрессом.
В результате, только распыление огромного количества усыпляющего газа помогло захватить город и верхушку восставших. Две трети людей, находившихся в городе, кстати, так и не удалось потом откачать. Но всем уже было плевать.
Когда что-либо уже никак нельзя скрыть или замять – из этого надо делать шоу.
Суд над Айзеком Рихтером транслировался по всему миру. СМИ-магнаты невольно сделали момент его краха одновременно и пиком популярности. Все было обставлено более чем внушительно. Судья хорошо поставленным суровым голосом (за этот голос его и взяли) зачитывал сначала список преступлений (такой длинный, что пришлось делать антракт), а затем – приговор. Скучать зрителю не давали: на огромных экранах в зале суда транслировались документальные записи, отрывки из интервью с независимыми журналистами, записи демонстраций. Одни словом, все, что подтверждало вину Айзека, и так очевидную. Сам Рихтер за весь суд не произнес не слова – ему просто не позволили. Мужчина был надежно упакован в смирительную рубашку, на всякий случай еще и связан, а в рот ему вставили кляп. Нет, никто не опасался, что Айзек скажет что-то не то, или попробует сбежать – это было невозможно. Просто перед казнью он уже несколько раз пытался покончить с собой. И, если бы не отменная реакция одного из спецагентов, непременно откусил бы себе язык.
По этим же причинам никто не собирался давать Рихтеру право последнего слова. Сразу после суда его повезли в кабинет для процедуры стирания памяти, которая тоже транслировалась по всему миру.
Во время процесса и до той самой минуты, когда ему сделали усыпляющий укол, мужчина не проявлял никакого интереса к происходящему. Его серые с синим отливом глаза, обычно такие хлесткие и внимательные, теперь были прикрыты длинными прядями упавших на лицо спутанных волос. Но если кто и пытался всмотреться в глаза этого страшного человека, то видел там только свое отражение, не более.
А сам Айзек видел другое.
Смуглая женщина средних лет, с темными волосами, в красном сари. У нее золотые браслеты на руках и ногах, золотой пояс, ярко подведенные глаза. Огромные черные глаза. Женщина сидит на земле, скрестив ноги. Затем она начинает танцевать под звуки народных индийских песнопений.
О Победоносная!
Освобождающая от оков смерти и жизни
Охранительница
Носящая ожерелье из черепов
Мать всего, всепрощающая...
Руки женщины двигаются так быстро и четко, как будто она механическая кукла. Ее глаза так же стремительно меняют выражения. Они то печальные, то радостные, то добрые, то полные неги, а то абсолютно безумные, пугающие. Заунывный голос превращается в непонятную скороговорку, ритм все убыстряется, женщина тоже пляшет все быстрее, выбивая пятками пыль из земли.
Танец грозной богини Кали – вот, пожалуй, единственное, о чем Айзеку было жаль забывать. Кроме него, на Земле для Рихтера не осталось ничего важного. Если его схватили - значит, так угодно богам. Значит, своего Мессию он найдет на планете Омега. Боги не оставят его и там. Судьи смогут стереть ему память – но стереть его судьбу они не смогут никогда.
З.Ы. А Кен-чан тем временем тоже не сидит сложа рук, начиная потихоньку визуализировать героев истории:
www.diary.ru/~Imp181/p88916354.htm - их там уже трое)))))
-
-
16.12.2009 в 00:50реально, прочел и понял что это будет стоить того
-
-
16.12.2009 в 00:53-
-
16.12.2009 в 00:59он не мальчик)
ему тридцать лет)
-
-
16.12.2009 в 01:04я понял)))
-
-
16.12.2009 в 01:17Охренительно атмосферно.
"Исчё!"
-
-
16.12.2009 в 01:23будет исче, будет!
-
-
16.12.2009 в 01:30Это действительно будет стоить того. Я буду ждать.
-
-
16.12.2009 в 06:43Ура-ура! Джафар, Джафар наш человек, если он не сможет, то никто не сможет!-
-
18.12.2009 в 11:34